Психотерапия — это не про оценки.
Но оценки — это инструмент.
Психотерапия — это не про советы.
Но советы — это инструмент.
Психотерапия — это не про правильные или неправильные слова.
Но правильные или неправильные слова — это инструмент.
Когда инструменты исчерпаны, иногда происходит чудо.
Психотерапия — это чудо.
Механизмы отчаяния и инструменты чуда
Чтобы оно могло произойти, надо исчерпать все инструменты.
Не играть в замену названий, а реально исчерпать.
В этот момент наступает отчаяние.
Отчаяние открывает дорогу чуду.
Но отчаяние нельзя сымитировать.
Как нельзя сымитировать чудо.
Психотерапевт не творит чудес, он лишь мешает своим клиентам их не замечать.
читать дальшеИскренний интерес к другому человеку — опора любой психотерапии.
Отчаяние от того, что ты ничем не можешь ему помочь — её единственный энергетический рычаг.
Если хотя бы одно из этих условий не выполнено, на месте психотерапии возникает её имитация.
В психотерапии противопоставлять «Должен» следует не детскому «Хочу», а зрелому «Мне интересно».
Психотерапия — это не про ясность во всём, а про ясность о том, в чём именно есть неясность.
Цель терапии — не заменять старые паттерны поведения на новые, а добавлять новые к старым, расширяя возможности человека. Шило не стоит менять ни на мыло, ни на дрель — в хозяйстве всё пригодится.
Идти за процессом клиента — это ещё и идти за своим собственным процессом как отражением процесса клиента в себе самом. Контрперенос в этом смысле не просто «один из», а основной инструмент психотерапевтической работы.
Начинающий психотерапевт — всегда романтик, ведь иначе бы он в эту профессию никогда не пришел.
Чуть более опытный — «технолог», надеющийся на то, что с помощью используемых им приёмов всё произойдёт «само собой» (когда работа начинает приносить деньги, то в этом можно застрять до конца дней).
Но если у тебя действительно есть талант (а таких в любой профессии немного), с возрастом ты вновь становишься романтиком. И хотя твой романтизм уже не имеет того «эзотерически-восторженного» налёта, как в юности, у тебя появляется новая способность: вместо того, чтобы судорожно искать какие-то чудеса, ты начинаешь их просто с любопытством разглядывать. Уже не отмахиваясь различными «техническими мухобойками» от своих Ангелов, когда те пытаются тебе помочь.
Профессионализм психолога заканчивается ровно там, где он перестаёт искать что-то новое. Собственно, умение искать что-то новое и есть его главный профессиональный навык.
Опытный специалист отличается от неопытного уверенностью в том, что он сможет преодолеть свою неуверенность. Если он просто уверен в себе, то он уже не специалист.
Вопросы «как правильно» не входят в компетенцию психотерапевта не потому, что он бежит от ответственности или чего-то боится, а в силу изначальной асимметрии «истинного» и «ложного». Ложь – это искажение истины, но истина не может быть трансформацией лжи. Психотерапевты работают с «защитными механизмами» и «механизмами избегания контакта» исключительно потому, что стараются очистить «истинное» от всевозможных искажений — решать же, как быть с «очищенным остатком», способен лишь сам клиент.
Это есть базовый уровень понимания психотерапевтического процесса, над которым надстраивается всё остальное. Если терапевт осознаёт его первичность, он может с лёгкостью нарушать императивы типа «не оценивать» и «не давать советы», применимые лишь на самом поверхностном и примитивном уровне работы. Ведь как бы нам того ни хотелось, мы всё равно не можем повлиять своими оценками или советами на суть «правильного» — но вполне способны использовать их как один из инструментов, чтобы попытаться очистить его от «неправильного».
Если говорить о динамике подобного «очистительного» процесса, то одним из основных показателей его эффективности является равномерное нарастание сопротивления со стороны клиента. «Равномерное» здесь ключевое слово. Если сравнивать с рыбалкой, резкий рывок при вытягивании лески из воды возникает обычно тогда, когда крючок цепляется за корягу, и является всего лишь «рыболовным эпифеноменом». Поэтому работая на сопротивление как таковое, мы просто навылавливаем «психотерапевтических коряг».
Т.н. «психотерапевтический контракт» — это не единый для всех клиентов заранее прописанный на бумаге текст, а внутренняя часть самой психотерапии, зависящая от каждого конкретного случая. Поскольку именно в этом месте терапевт больше всего сталкивается со своей ответственностью за процесс, столь велико желание его максимально формализировать. Если что, так он себя уже изначально за скобки вывел. Только не надо после этого говорить, что «мы работаем собою».
Чем меньше конкретных деталей о своей жизни успел рассказать твой клиент, тем проще тебе с ним работать — чем больше человек затратился на доказательство своей правоты, тем труднее ему принять иную точку зрения.
Парадоксальность и противоречивость есть основа человеческой природы, сама суть любого личностного движения и развития. Никакой «истины посредине» здесь нет и быть не может, как нет её ни в одной из крайностей. Решение любой проблемы всегда находится где-то «сбоку», в другом измерении, на другой оси координат.
Без понимания этих простых вещей вся психотерапевтическая работа превращается в бесконечный бег по кругу, сопровождаемый ритуальными выкриками терапевта по поводу того, с какими методиками и техниками работы он себя отождествляет. Линейное мышление и психотерапия несовместимы ровно настолько, насколько «генератор случайных фраз» несовместим с живой человеческой речью. Пара незамысловатых вопросов «на понимание» – и уже очевидно, что перед вами всего лишь один из очередных «имитационных механизмов».
Главное чувство в терапии — это удивление. Лишь оно открывает дорогу новому. Удивлению предшествуют страх и отчаяние. Любовь? Любовь ведёт, она находится надо всем этим, в другом измерении.
Психотерапия — это искусство восприятия себя в контакте с другим, и другого в контакте с собою (при этом для клиента акцент делается на «себя», а для терапевта на «другого»).
Запрос клиента не есть лишь ответ на вопрос «Чего ты хочешь?». Его запрос — это то, что целостный организм обратившегося к тебе человека хочет от этого мира в твоём лице.
Главный секрет психотерапии довольно прост:
Любая проблема, с которой обращается к тебе человек, воспроизводится им уже в том самый момент, когда он о ней рассказывает. Тебе нужно лишь вовремя это заметить и тем или иным образом ему об этом сообщить. Тогда у клиента появляется шанс узнать, каким именно образом он «создаёт» свои проблемы.
А уж сможет ли он в этом остановиться — исключительно в его собственной власти, но никак не психотерапевта.
Операционально в психотерапии «здесь и теперь» — это всегда секунду назад. Иначе его не поймать, уплывёшь слишком далеко в будущее или прошлое от конкретного феномена.
Это может звучать как внутренний вопрос терапевта, задаваемый самому себе: «Я только что что-то упустил… Что именно?»
Если терапевт не спешит и не суетится, ему его ангелы сами «сверху» всё в нужный момент и покажут, и объяснят. Важно лишь от них не отмахиваться, а после сеанса поблагодарить.
Ну а кто в ангелов не верит — придётся либо безуспешно мучиться самому, либо столь же безуспешно прописывать своим клиентам таблетки…
Дифференцированность, способность ощущать оттенки и нюансы является гораздо более важной характеристикой восприятия, чем примитивные «позитивность» или «негативность». Чем многообразнее восприятие — тем яснее понимание и проще формулировки. Когда на глазах «шоры», направление взгляда не столь важно.
Запрещая себе что-то на уровне действия, человек автоматически запрещает себе это на уровне вИдения. Если эту цепочку разомкнуть, восприятие станет намного шире и богаче.
Многие терапевты путают жёсткость или мягкость с ясностью или расплывчатостью в своей работе. Опасаясь навредить, они предпочитают не понимать. И перестают замечать простые логические взаимосвязи лишь потому, что не тем озабочены.
В процессе психотерапии терапевт ни секунды не должен «почивать на лаврах». Высота (или глубина, если кому-то так больше нравится) достигается лишь тогда, когда над каждым предыдущим шагом надстраиваться последующий. Пытаться профитировать на «остывших инсайтах» — вещь абсолютно бессмысленная. Любое рационализирование на тему «умных мыслей вчерашний дней» рано или поздно обернётся разбитым корытом пустого словесного пафоса.
Другое дело — взять паузу, чтобы позволить своему вниманию немного отдохнуть, а клиенту — закрепиться на новой ступеньке. Когда же и он сделает передышку, процесс восхождения (или погружения) сам толкнёт вас обоих под локоть, важно лишь не проспать данный момент. Именно это и называется для меня «доверием процессу».
Психотерапия всегда конкретна. Просто терапевт переводит клиента из пространства одних конкретных действий и выборов в пространство других конкретных действий и выборов.
Если хочешь, чтобы получилось — изучай, почему получается. Если хочешь, чтобы не получилось — изучай, почему не получается.
Любая проблема имеет свой линейный алгоритм решения, по поводу которого можно проконсультироваться у соответствующего специалиста. Единственное, где это не работает — если проблемы как таковой не существует, но человек всё равно пытается её решить. Тогда идут к психологу. Удивляет лишь то, что психологи удивляются, когда кто-то из их клиентов не понимает «столь простых вещей». Ведь именно за этим к ним и приходят.
Чувства сигналят нам о наших желаниях и задают направления возможных действий. Когда они превращаются в самоцель, то это означает, что человек сошёл с ума.
Внутренние границы — это способность ощущать лишнее.
Личностные границы всегда динамичны хотя бы потому, что невозможно заботиться о своих границах, не учитывая при этом чужие. Строго говоря, никаких «личностных» границ в реальности не существует, есть только межличностные.
Баланс «мысли-чувства» в работе психотерапевта стоит рассматривать лишь с качественных позиций. Важны не арифметические пропорции, а способы и механизмы взаимосвязи. Если терапевт с периодичностью в пять минут делиться то своими мыслями, то своими чувствами — то это полная чушь.
Можно полчаса вслушиваться в свой эмоциональный отклик на клиента во время сеанса — за одну секунду понять, каким образом он организует взаимодействие с окружающим миром в твоём лице — потратить ещё полминуты на то, чтобы сформулировать это вслух — и вновь погрузиться в наблюдение за своими эмоциональными реакциями на то, как клиент отреагировал на твою обратную связь. И всё это будет и глубоко, и терапевтично.
Можно те же полчаса заниматься тем, что без умолку делиться с клиентом своими рациональными размышлениями — в мгновение ока осознать, что это именно он делает тебя таким умным и разговорчивым — за полминуты поделиться с ним своим удивлением по этому поводу — и надолго задуматься над теми механизмами, с помощью которых он превращает мир вокруг себя в подобие своего старого школьного учителя. И всё это будет не менее эмоционально и эмпатично, чем в первом случае.
Важно не то, кем мог бы выглядеть терапевт в глазах некого стороннего наблюдателя — болтуном или тонко-чувствующим человеком. Значимо лишь то, что происходит при этом внутри него самого. Если это интерес и зачарованность процессом — то это психотерапия, а если это непрерывное составление отчётов для воображаемого критика — то это либо бесмыссленный эмоциональный трёп, либо столь же бессмысленные попытки демонстрации своего интеллекта.
Призыв «Не можешь изменить окружающий мир — измени своё отношение к нему!» имеет смысл лишь в качестве одного из шагов по изменению этого самого мира. Когда человек меняет своё отношение к чему-то, то и это что-то с неизбежностью меняет своё отношение к этому человеку, поскольку внешнее и внутреннее неразрывно связаны.
Парадокс в том, что если менять своё отношение к чему-то намерено, ничего не произойдёт. Трюки из серии: «А если я его разлюблю — он меня тогда полюбит?» не работают. Ведь она его всё ещё любит, а если действительно разлюбит, то потеряет к этой теме всякий интерес.
Важно не то, что ты думаешь о своём клиенте, а понимание того, что он думает о тебе, как если бы ты был кем-то из значимых для него людей. И даже работая с контрпереносом, не следует ставить телегу впереди лошади. Вернее — в особенности, работая с контрпереносом.
В бесконечных танцах вокруг вопроса о «личной ответственности» реально помогает только одно: вместо того, чтобы всеми силами намекать клиенту, что «это его ответственность» — закрыть наконец собственный рот, и признать свою ответственность хотя бы за это затыкание. Конечно, это не всегда просто, поскольку «он-же-тупой-не-понимает-психолог-не-принимает-решений-за-него». Но если сдюжаешь — смотришь, и твой клиент перестанет прикидываться несмышлёным малышом, задавая тебе свои наивные вопросы. Чужой пример-то всегда заразителен, так почему бы не попробовать на своём собственном?
Многие люди очень любят думать о том, что они хорошие психологи. И только некоторые хорошие психологи изредка с радостью вспоминают, что они всего лишь обычные люди.
Только маленький ребёнок несёт свои крендельки под нос родителям, надеясь их этим порадовать — взрослые люди справляют свою нужду в туалете, закрывая при этом дверь, чтобы не тревожить близких. Психологи, призывающие сразу же вываливать наружу все свои «душевные фекалии» — либо дураки, либо мелкие проходимцы: понимая, что столь животноподобная «откровенность» вызовет ещё больше проблем, они ратуют за неё лишь потому, чтобы человек ходил к ним вечно.
Проблема любых «защитных механизмов» в том, что защищая нас от чего-то травматического, они одновременно «защищают» и от всего нового.
Неизбежной составляющей любой психотерапии является то, что клиент проецирует на терапевта одну из частей своего внутреннего конфликта. Того самого конфликта между направленным во вне импульсом и его сдерживанием, который и делает человека человеком. Назовём ли мы сдерживающую часть «супер-эго», «интроектом» или чем-то другим, не столь уж и важно. Конкретное содержание того или иного конфликта для психотерапии тоже сто-первый вопрос. Проблема в другом: хватает ли у психотерапевта сил удерживать своё восприятие в зоне того, что происходит с импульсом, когда он уже вырвался наружу.
Начинающий терапевт играет в свои «стульно-кушеточно-расстановочные игры» со страха «взять огонь на себя». Однако нечто подобное делают и «мэтры», стремясь придать происходящему максимально возможную наглядность — с целью всеми силами «забрендить» свой шоу-процесс. Но разве подушка или стул могут напомнить кому-то его маму больше, чем реальный человек? Пусть даже это будет бородатый чувак напротив? И разве отцовской фигурой станет для него не исподволь давящий на процесс «расставновщик», а только что сидевший на соседнем стуле малахольный очкарик – за неимением в аудитории других мужчин?
The Show Must Go On…
Степень ригидности психотерапевта никак не связана с его принадлежностью к тому или иному направлению — она отражает лишь сам факт его фанатичной приверженности одному «единственно-правильному» подходу. Ещё есть прагматики, использующие направления как бренды для наращивания массовости продаж, но в свете этой истории различий между психоанализом и гештальтом не больше, чем между кока-колой и пепси-колой.
Вести группу в паре есть смысл только тогда, когда ты точно знаешь, зачем тебе это надо. И не в плане «поддержки, если что» (чем заканчивается подобное «равноправное разделение ответственности», отлично знает любой бизнесмен), а чисто технически. Например, если каждому из ведущих в какой-то момент придётся заниматься разными участниками группы. Все варианты «ну вдвоём-то виднее!» в конечном итоге вызывают лишь дополнительный геморрой. С одной стороны, ты должен заботиться о группе — с другой, об этом хрене с горы на соседнем стуле. Достанется ли после этого что-то участникам, большой вопрос.
Когда изначально не то и не туда всунуто (см. выше: «только тогда, когда ты точно знаешь, зачем тебе это надо»), геморрой становится в принципе неизлечимым. Понятно, что на его бесконечном врачевании можно неплохо подзаработать. Вот и засовывают под присказку «ты ж не самый умный!» в своих учеников идею о том, как важно уметь вести группу вдвоём — а потом сами же этих бедняг от их новых комплексов и лечат. Так что уж лучше развесить по стенам портреты классиков, и на них если что валить, благо они друг с другом в парах группы не вели.
Психотерапевтические техники — лишь один из инструментов управления восприятием, причём самый грубый.
Когда терапевт использует ту или иную технику первый раз, она помогает перенастроить и расширить восприятие — как собственное, так и клиента. Но в дальнейшем она превращается в ритуал, порабощающий восприятие обоих.
Постоянное «да-да, я вас понимаю…» разъедает терапию как кислотный туман, потому что лишает клиента возможности понять, где терапевт его действительно понимает, а где нет.
Проекция не есть исключительно присвоение чего-то своего чему-то чужому, она может быть и присвоением свойств одного чужого чему-то другому чужому.
Представьте себе человека, сопровождаемого незримым ангелом-хранителем, который впрямую никогда не виден. При этом ангел вовсе не является спроецированной во вне фантазией человека, а существует объективно. Но заметен он лишь тогда, когда человек подходит к настроенному определённым образом зеркалу. Поскольку остальные зеркала подходящими настройками не обладают, человек способен разглядеть своего ангела единственно в этом зеркале. И тогда он начинает думать, что оно и есть сам ангел.
Конечно, в приведённой метафоре ангела можно было бы заменить на чёрта, но именно «ангельская атрибуция», создаёт для терапевта больше всего проблем. Вряд ли стоит принимать слова клиента «Доктор, вы так мне помогли!» слишком близко к сердцу. Ведь помог ему не столько ты, сколько его собственный ангел — ты лишь использовал своё умение правильным образом настраивать зеркала.
Проекции — это не просто какие-то беспочвенные фантазии, которые мы «навешиваем» друг на друга. Возможно, взаимопересекающиеся проекции разных людей есть то единственное, что творит окружающую нас реальность.
Один из способов наладить контакт с реальностью, очистив её от излишних фантазий — представить себе, что весь окружающий тебя мир является лишь плодом твоих собственных фантазий и представлений.
Любое значимое событие в жизни человека происходит лишь тогда, когда он к этому готов. Но он каждый раз либо ещё не чувствует себя к нему готовым — либо просто не замечает его значимости.
Возникает парадокс: готовность воспринять любое событие своей жизни как значимое могла бы сделать значимым каждый миг человеческого существования.
Избавляться от своих тараканов — дело бесперспективное, всё равно найдут и залезут, каким бы «проработанным» терапевтом ты ни был. А вот научиться наблюдать, какими сортами дуста и в какой последовательности гоняет их твой клиент, или наоборот, радостно подкармливает — самое то. Потому что психотерапия — это не про тебя, а про твоего клиента.
Психотерапевт — не судья. Но он с неизбежностью становиться таковым по отношению к клиенту, как только начинает судить о своей собственной работе по критерию «хорошо-плохо». Вот «интересно-неинтересно» — другое дело.
О «профессиональном выгорании», «энергетическом истощении», «накопившейся усталости от работы» и т.д. и т.п. психотерапевты обычно говорят по двум взаимосвязанным причинам:
— Им не слишком нравится то, чем они занимаются.
— Их вульгарно-материалистическое мышление не позволяет увидеть, что окружающий мир есть безбрежный океан бесконечно перетекающих друг в друга энергий, а вовсе не коллекция энергетических сгустков, выделяющих при сгорании n-ное число килоджоулей.
Впрочем, иногда им хочется просто немного попонтить в стиле: «Вы знаете, я такой безумно-опытный, я так много работаю, мне так хочется от всего этого отдохнуть!». Представляете себе Пушкина, жалующегося своим коллегам-поэтам: «Вы знаете, я так устал от этих стихов, я уже давным-давно всё про них знаю, но мне всё равно приходится их писать, и писать, и писать…»?
Один из типичных страхов терапевта во время сеанса — это страх оказаться некомпетентным. Испытывая его, он начинает защищаться, как если бы в лице клиента на него нападало всё то психотерапевтическое сообщество, с которым он себя соотносит. Если терапевт поддаётся этому страху, то его работа превращается в цепь бесконечных внутренних рационализаций.
Но есть и другой страх – как естественная ориентировочная реакция любого организма на встречу с чем-то новым. В отличие от «защитного» страха, он не блокирует, а расширяет, дифференцирует и углубляет восприятие терапевта.
В качестве примера первого страха можно представить защищающегося от нападений воина, весь щит которого расписан цитатами из книг, по которым он когда-то учился.
В качестве второго страха можно привести пример пловца, прыгающего в море с высокого утёса в поисках драгоценных жемчужин.
Когда психотерапевт во время работы проваливается в свой страх выглядеть дураком, то он с неизбежностью в него и превращается.
Но и без этого страха тоже никуда. Часто именно боязнь превратиться в «соляной столп» является тем единственным рычагом, который позволяет терапевту удерживать своё внимание на клиенте.
Если психотерапевт никак не волнуется перед сеансом — зачем он тогда вообще этим занимается? Спокойствие, граничащее со скукой, вовсе не является показателем профессионализма, а ровно наоборот.
Другое вопрос, во что превращается его «предстартовое волнение» уже во время самой сессии: в интерес к клиенту или в парализующий страх перед ним? Но если перенаправлению одного в другое ещё можно научить — то тому, кто считает свою работу рутиной, уже ничем не помочь.
В тот момент, когда человек получает для себя окончательный ответ на вопрос «В чём смысл жизни?» его жизнь теряет свой внутренний смысл.
В тот момент, когда психотерапевт получает для себя окончательный ответ на вопрос «Что такое психотерапия?», он перестаёт быть психотерапевтом.
Единственное определение психотерапии, которое мне удалось для себя сформулировать, относится к области её разграничения с другими видами коммерческих услуг:
Психотерапия — это продажа временных отрезков неопределённости.
Часовой сеанс стоит столько-то. А уж то, что человек хочет за это время от тебя получить, он решает исключительно сам. Отсюда — изначальная неопределённость происходящего.
Когда терапевт перестаёт мучиться «детскими» вопросами типа: «И чем мы вообще здесь с ним, собственно, занимаемся?», «А чем конкретно мне можно было бы помочь, окажись я на его месте?» — то это уже не психотерапия, а конвенциональные внутрицеховые игры, её имитирующие.
Беда в том, что для многих терапевтов оторваться от «великих психотерапевтических цитатников», столько лет служивших им основным подспорьем в работе, и задаться подобными вопросами — равносильно тому, чтобы заглянуть в пропасть. Ту пропасть, упав в которую он уже больше не сможешь именовать себя гордым словом «психотерапевт». Не понимая при этом, что состояние свободного падения и есть для психотерапевта единственно возможный способ существования, периодически переходящий в ощущение свободного полёта.
Когда начинает бурлить океан, никто не стремится сделать анализ воды, чтобы срочно определить, почему это она вдруг вскипела. Все понимают, что дело в ветре, воздухе и солнечных лучах. Но если «вскипает» психотерапевт, то это по умолчанию считается отражением его собственных внутренних проблем, а вовсе не внешних факторов. И уж тем более не должно являться его реакцией на поведение клиента. Вот и получается, что «вечно спокойный психолог» (а иначе «какой же ты тогда психолог?») — это каменный истукан, не реагирующий ни на что живое. И в силу этого не способный этому живому сообщить о нём ровным счётом ничего нового.
Можно дождаться утра, когда туман расступится, и солнечные лучи осветят всё до мельчайших деталей. Можно торопить ночь, будоража мир отчаянными криками, что ты ничего не видишь. Но и днём можно зажмурить глаза, вспоминая, как отчаянно-темно было ночью. А ночью можно включить фонарик, чтобы посветить им вокруг. То и другое требует времени — когда-то больше, когда-то меньше. Можно ждать, можно действовать. Но торопить восход солнца столь же бессмысленно, как и горевать, что ночью ты забыл про фонарик.
Примерно так же происходит и в терапии. Один тянет время, боясь сказать клиенту о том, что тот и без него готов увидеть. Другой начинает сетовать на недостаток понимания через пять минут после начала сессии, и судорожно перебирает «технические фонарики», чтобы посветить ими себе в глаза. А процесс идёт своей чередой: ночь — день — ночь — день… И ровно так же, как человек с возрастом привыкает к смене времени суток, сезонов года и погодных условий, терапевт с опытом привыкает ждать, когда надо ждать — и действовать, когда надо действовать. Не суетясь ускорить время или повернуть его вспять.
Иллюзия прозрения — одна из самых ярких составляющих стокгольмского синдрома. Поэтому следует помнить, что в случае неоправданно-долгой терапии клиент рискует превратиться в «психологического заложника» собственных финансово-временных вложений, и не сильно обольщаться его очередными «инсайтами»
Свободным нельзя стать, поскольку ты им уже являешься.
Свободу нельзя на что-то тратить, поскольку она от этого не убывает.
Единственное, что можно с ней делать — её можно изучать. У свободы столько степеней и измерений, что этим можно заниматься бесконечно.
Только внутренне свободный человек может с лёгкостью позволить себе быть как все.
Иногда человек готов делать любые абсурдные вещи, чтобы доказать, что он свободен.
Хороший психолог больше похож на наивного ребёнка, чем на утончённого заумного мудака.
В детских вопросах гораздо больше пользы, чем во взрослых ответах.
Ребёнок смотрит не за указательным пальцем родителей, а туда, куда в тот момент смотрят они сами.
Дети копируют своих родителей и в этом есть абсолютное проявление их любви.
Зависимый человек всегда принимает отсутствие кнута за пряник.
Просветление — это способность увидеть, что ты и так уже просветлён.
Единственное, что этому мешает, есть твоё стремление к просветлению.
Душа — это не личность, не память, и даже не сознание. Душа — это разница между «никто» и «ничто».
Мудрость — это не состояние ума, а состояние восприятия.
Жизнь — это водоворот чудес. Потому и затягивает…
Теория — это обесценивание процесса.
Процесс — это обесценивание цели.
Цель — это обесценивание смысла.
Смысл — это обесценивание любви.
— Какое же это чудо? Я себе чудо иначе представлял…
Источник: bori.ru
Но оценки — это инструмент.
Психотерапия — это не про советы.
Но советы — это инструмент.
Психотерапия — это не про правильные или неправильные слова.
Но правильные или неправильные слова — это инструмент.
Когда инструменты исчерпаны, иногда происходит чудо.
Психотерапия — это чудо.
Механизмы отчаяния и инструменты чуда
Чтобы оно могло произойти, надо исчерпать все инструменты.
Не играть в замену названий, а реально исчерпать.
В этот момент наступает отчаяние.
Отчаяние открывает дорогу чуду.
Но отчаяние нельзя сымитировать.
Как нельзя сымитировать чудо.
Психотерапевт не творит чудес, он лишь мешает своим клиентам их не замечать.
читать дальшеИскренний интерес к другому человеку — опора любой психотерапии.
Отчаяние от того, что ты ничем не можешь ему помочь — её единственный энергетический рычаг.
Если хотя бы одно из этих условий не выполнено, на месте психотерапии возникает её имитация.
В психотерапии противопоставлять «Должен» следует не детскому «Хочу», а зрелому «Мне интересно».
Психотерапия — это не про ясность во всём, а про ясность о том, в чём именно есть неясность.
Цель терапии — не заменять старые паттерны поведения на новые, а добавлять новые к старым, расширяя возможности человека. Шило не стоит менять ни на мыло, ни на дрель — в хозяйстве всё пригодится.
Идти за процессом клиента — это ещё и идти за своим собственным процессом как отражением процесса клиента в себе самом. Контрперенос в этом смысле не просто «один из», а основной инструмент психотерапевтической работы.
Начинающий психотерапевт — всегда романтик, ведь иначе бы он в эту профессию никогда не пришел.
Чуть более опытный — «технолог», надеющийся на то, что с помощью используемых им приёмов всё произойдёт «само собой» (когда работа начинает приносить деньги, то в этом можно застрять до конца дней).
Но если у тебя действительно есть талант (а таких в любой профессии немного), с возрастом ты вновь становишься романтиком. И хотя твой романтизм уже не имеет того «эзотерически-восторженного» налёта, как в юности, у тебя появляется новая способность: вместо того, чтобы судорожно искать какие-то чудеса, ты начинаешь их просто с любопытством разглядывать. Уже не отмахиваясь различными «техническими мухобойками» от своих Ангелов, когда те пытаются тебе помочь.
Профессионализм психолога заканчивается ровно там, где он перестаёт искать что-то новое. Собственно, умение искать что-то новое и есть его главный профессиональный навык.
Опытный специалист отличается от неопытного уверенностью в том, что он сможет преодолеть свою неуверенность. Если он просто уверен в себе, то он уже не специалист.
Вопросы «как правильно» не входят в компетенцию психотерапевта не потому, что он бежит от ответственности или чего-то боится, а в силу изначальной асимметрии «истинного» и «ложного». Ложь – это искажение истины, но истина не может быть трансформацией лжи. Психотерапевты работают с «защитными механизмами» и «механизмами избегания контакта» исключительно потому, что стараются очистить «истинное» от всевозможных искажений — решать же, как быть с «очищенным остатком», способен лишь сам клиент.
Это есть базовый уровень понимания психотерапевтического процесса, над которым надстраивается всё остальное. Если терапевт осознаёт его первичность, он может с лёгкостью нарушать императивы типа «не оценивать» и «не давать советы», применимые лишь на самом поверхностном и примитивном уровне работы. Ведь как бы нам того ни хотелось, мы всё равно не можем повлиять своими оценками или советами на суть «правильного» — но вполне способны использовать их как один из инструментов, чтобы попытаться очистить его от «неправильного».
Если говорить о динамике подобного «очистительного» процесса, то одним из основных показателей его эффективности является равномерное нарастание сопротивления со стороны клиента. «Равномерное» здесь ключевое слово. Если сравнивать с рыбалкой, резкий рывок при вытягивании лески из воды возникает обычно тогда, когда крючок цепляется за корягу, и является всего лишь «рыболовным эпифеноменом». Поэтому работая на сопротивление как таковое, мы просто навылавливаем «психотерапевтических коряг».
Т.н. «психотерапевтический контракт» — это не единый для всех клиентов заранее прописанный на бумаге текст, а внутренняя часть самой психотерапии, зависящая от каждого конкретного случая. Поскольку именно в этом месте терапевт больше всего сталкивается со своей ответственностью за процесс, столь велико желание его максимально формализировать. Если что, так он себя уже изначально за скобки вывел. Только не надо после этого говорить, что «мы работаем собою».
Чем меньше конкретных деталей о своей жизни успел рассказать твой клиент, тем проще тебе с ним работать — чем больше человек затратился на доказательство своей правоты, тем труднее ему принять иную точку зрения.
Парадоксальность и противоречивость есть основа человеческой природы, сама суть любого личностного движения и развития. Никакой «истины посредине» здесь нет и быть не может, как нет её ни в одной из крайностей. Решение любой проблемы всегда находится где-то «сбоку», в другом измерении, на другой оси координат.
Без понимания этих простых вещей вся психотерапевтическая работа превращается в бесконечный бег по кругу, сопровождаемый ритуальными выкриками терапевта по поводу того, с какими методиками и техниками работы он себя отождествляет. Линейное мышление и психотерапия несовместимы ровно настолько, насколько «генератор случайных фраз» несовместим с живой человеческой речью. Пара незамысловатых вопросов «на понимание» – и уже очевидно, что перед вами всего лишь один из очередных «имитационных механизмов».
Главное чувство в терапии — это удивление. Лишь оно открывает дорогу новому. Удивлению предшествуют страх и отчаяние. Любовь? Любовь ведёт, она находится надо всем этим, в другом измерении.
Психотерапия — это искусство восприятия себя в контакте с другим, и другого в контакте с собою (при этом для клиента акцент делается на «себя», а для терапевта на «другого»).
Запрос клиента не есть лишь ответ на вопрос «Чего ты хочешь?». Его запрос — это то, что целостный организм обратившегося к тебе человека хочет от этого мира в твоём лице.
Главный секрет психотерапии довольно прост:
Любая проблема, с которой обращается к тебе человек, воспроизводится им уже в том самый момент, когда он о ней рассказывает. Тебе нужно лишь вовремя это заметить и тем или иным образом ему об этом сообщить. Тогда у клиента появляется шанс узнать, каким именно образом он «создаёт» свои проблемы.
А уж сможет ли он в этом остановиться — исключительно в его собственной власти, но никак не психотерапевта.
Операционально в психотерапии «здесь и теперь» — это всегда секунду назад. Иначе его не поймать, уплывёшь слишком далеко в будущее или прошлое от конкретного феномена.
Это может звучать как внутренний вопрос терапевта, задаваемый самому себе: «Я только что что-то упустил… Что именно?»
Если терапевт не спешит и не суетится, ему его ангелы сами «сверху» всё в нужный момент и покажут, и объяснят. Важно лишь от них не отмахиваться, а после сеанса поблагодарить.
Ну а кто в ангелов не верит — придётся либо безуспешно мучиться самому, либо столь же безуспешно прописывать своим клиентам таблетки…
Дифференцированность, способность ощущать оттенки и нюансы является гораздо более важной характеристикой восприятия, чем примитивные «позитивность» или «негативность». Чем многообразнее восприятие — тем яснее понимание и проще формулировки. Когда на глазах «шоры», направление взгляда не столь важно.
Запрещая себе что-то на уровне действия, человек автоматически запрещает себе это на уровне вИдения. Если эту цепочку разомкнуть, восприятие станет намного шире и богаче.
Многие терапевты путают жёсткость или мягкость с ясностью или расплывчатостью в своей работе. Опасаясь навредить, они предпочитают не понимать. И перестают замечать простые логические взаимосвязи лишь потому, что не тем озабочены.
В процессе психотерапии терапевт ни секунды не должен «почивать на лаврах». Высота (или глубина, если кому-то так больше нравится) достигается лишь тогда, когда над каждым предыдущим шагом надстраиваться последующий. Пытаться профитировать на «остывших инсайтах» — вещь абсолютно бессмысленная. Любое рационализирование на тему «умных мыслей вчерашний дней» рано или поздно обернётся разбитым корытом пустого словесного пафоса.
Другое дело — взять паузу, чтобы позволить своему вниманию немного отдохнуть, а клиенту — закрепиться на новой ступеньке. Когда же и он сделает передышку, процесс восхождения (или погружения) сам толкнёт вас обоих под локоть, важно лишь не проспать данный момент. Именно это и называется для меня «доверием процессу».
Психотерапия всегда конкретна. Просто терапевт переводит клиента из пространства одних конкретных действий и выборов в пространство других конкретных действий и выборов.
Если хочешь, чтобы получилось — изучай, почему получается. Если хочешь, чтобы не получилось — изучай, почему не получается.
Любая проблема имеет свой линейный алгоритм решения, по поводу которого можно проконсультироваться у соответствующего специалиста. Единственное, где это не работает — если проблемы как таковой не существует, но человек всё равно пытается её решить. Тогда идут к психологу. Удивляет лишь то, что психологи удивляются, когда кто-то из их клиентов не понимает «столь простых вещей». Ведь именно за этим к ним и приходят.
Чувства сигналят нам о наших желаниях и задают направления возможных действий. Когда они превращаются в самоцель, то это означает, что человек сошёл с ума.
Внутренние границы — это способность ощущать лишнее.
Личностные границы всегда динамичны хотя бы потому, что невозможно заботиться о своих границах, не учитывая при этом чужие. Строго говоря, никаких «личностных» границ в реальности не существует, есть только межличностные.
Баланс «мысли-чувства» в работе психотерапевта стоит рассматривать лишь с качественных позиций. Важны не арифметические пропорции, а способы и механизмы взаимосвязи. Если терапевт с периодичностью в пять минут делиться то своими мыслями, то своими чувствами — то это полная чушь.
Можно полчаса вслушиваться в свой эмоциональный отклик на клиента во время сеанса — за одну секунду понять, каким образом он организует взаимодействие с окружающим миром в твоём лице — потратить ещё полминуты на то, чтобы сформулировать это вслух — и вновь погрузиться в наблюдение за своими эмоциональными реакциями на то, как клиент отреагировал на твою обратную связь. И всё это будет и глубоко, и терапевтично.
Можно те же полчаса заниматься тем, что без умолку делиться с клиентом своими рациональными размышлениями — в мгновение ока осознать, что это именно он делает тебя таким умным и разговорчивым — за полминуты поделиться с ним своим удивлением по этому поводу — и надолго задуматься над теми механизмами, с помощью которых он превращает мир вокруг себя в подобие своего старого школьного учителя. И всё это будет не менее эмоционально и эмпатично, чем в первом случае.
Важно не то, кем мог бы выглядеть терапевт в глазах некого стороннего наблюдателя — болтуном или тонко-чувствующим человеком. Значимо лишь то, что происходит при этом внутри него самого. Если это интерес и зачарованность процессом — то это психотерапия, а если это непрерывное составление отчётов для воображаемого критика — то это либо бесмыссленный эмоциональный трёп, либо столь же бессмысленные попытки демонстрации своего интеллекта.
Призыв «Не можешь изменить окружающий мир — измени своё отношение к нему!» имеет смысл лишь в качестве одного из шагов по изменению этого самого мира. Когда человек меняет своё отношение к чему-то, то и это что-то с неизбежностью меняет своё отношение к этому человеку, поскольку внешнее и внутреннее неразрывно связаны.
Парадокс в том, что если менять своё отношение к чему-то намерено, ничего не произойдёт. Трюки из серии: «А если я его разлюблю — он меня тогда полюбит?» не работают. Ведь она его всё ещё любит, а если действительно разлюбит, то потеряет к этой теме всякий интерес.
Важно не то, что ты думаешь о своём клиенте, а понимание того, что он думает о тебе, как если бы ты был кем-то из значимых для него людей. И даже работая с контрпереносом, не следует ставить телегу впереди лошади. Вернее — в особенности, работая с контрпереносом.
В бесконечных танцах вокруг вопроса о «личной ответственности» реально помогает только одно: вместо того, чтобы всеми силами намекать клиенту, что «это его ответственность» — закрыть наконец собственный рот, и признать свою ответственность хотя бы за это затыкание. Конечно, это не всегда просто, поскольку «он-же-тупой-не-понимает-психолог-не-принимает-решений-за-него». Но если сдюжаешь — смотришь, и твой клиент перестанет прикидываться несмышлёным малышом, задавая тебе свои наивные вопросы. Чужой пример-то всегда заразителен, так почему бы не попробовать на своём собственном?
Многие люди очень любят думать о том, что они хорошие психологи. И только некоторые хорошие психологи изредка с радостью вспоминают, что они всего лишь обычные люди.
Только маленький ребёнок несёт свои крендельки под нос родителям, надеясь их этим порадовать — взрослые люди справляют свою нужду в туалете, закрывая при этом дверь, чтобы не тревожить близких. Психологи, призывающие сразу же вываливать наружу все свои «душевные фекалии» — либо дураки, либо мелкие проходимцы: понимая, что столь животноподобная «откровенность» вызовет ещё больше проблем, они ратуют за неё лишь потому, чтобы человек ходил к ним вечно.
Проблема любых «защитных механизмов» в том, что защищая нас от чего-то травматического, они одновременно «защищают» и от всего нового.
Неизбежной составляющей любой психотерапии является то, что клиент проецирует на терапевта одну из частей своего внутреннего конфликта. Того самого конфликта между направленным во вне импульсом и его сдерживанием, который и делает человека человеком. Назовём ли мы сдерживающую часть «супер-эго», «интроектом» или чем-то другим, не столь уж и важно. Конкретное содержание того или иного конфликта для психотерапии тоже сто-первый вопрос. Проблема в другом: хватает ли у психотерапевта сил удерживать своё восприятие в зоне того, что происходит с импульсом, когда он уже вырвался наружу.
Начинающий терапевт играет в свои «стульно-кушеточно-расстановочные игры» со страха «взять огонь на себя». Однако нечто подобное делают и «мэтры», стремясь придать происходящему максимально возможную наглядность — с целью всеми силами «забрендить» свой шоу-процесс. Но разве подушка или стул могут напомнить кому-то его маму больше, чем реальный человек? Пусть даже это будет бородатый чувак напротив? И разве отцовской фигурой станет для него не исподволь давящий на процесс «расставновщик», а только что сидевший на соседнем стуле малахольный очкарик – за неимением в аудитории других мужчин?
The Show Must Go On…
Степень ригидности психотерапевта никак не связана с его принадлежностью к тому или иному направлению — она отражает лишь сам факт его фанатичной приверженности одному «единственно-правильному» подходу. Ещё есть прагматики, использующие направления как бренды для наращивания массовости продаж, но в свете этой истории различий между психоанализом и гештальтом не больше, чем между кока-колой и пепси-колой.
Вести группу в паре есть смысл только тогда, когда ты точно знаешь, зачем тебе это надо. И не в плане «поддержки, если что» (чем заканчивается подобное «равноправное разделение ответственности», отлично знает любой бизнесмен), а чисто технически. Например, если каждому из ведущих в какой-то момент придётся заниматься разными участниками группы. Все варианты «ну вдвоём-то виднее!» в конечном итоге вызывают лишь дополнительный геморрой. С одной стороны, ты должен заботиться о группе — с другой, об этом хрене с горы на соседнем стуле. Достанется ли после этого что-то участникам, большой вопрос.
Когда изначально не то и не туда всунуто (см. выше: «только тогда, когда ты точно знаешь, зачем тебе это надо»), геморрой становится в принципе неизлечимым. Понятно, что на его бесконечном врачевании можно неплохо подзаработать. Вот и засовывают под присказку «ты ж не самый умный!» в своих учеников идею о том, как важно уметь вести группу вдвоём — а потом сами же этих бедняг от их новых комплексов и лечат. Так что уж лучше развесить по стенам портреты классиков, и на них если что валить, благо они друг с другом в парах группы не вели.
Психотерапевтические техники — лишь один из инструментов управления восприятием, причём самый грубый.
Когда терапевт использует ту или иную технику первый раз, она помогает перенастроить и расширить восприятие — как собственное, так и клиента. Но в дальнейшем она превращается в ритуал, порабощающий восприятие обоих.
Постоянное «да-да, я вас понимаю…» разъедает терапию как кислотный туман, потому что лишает клиента возможности понять, где терапевт его действительно понимает, а где нет.
Проекция не есть исключительно присвоение чего-то своего чему-то чужому, она может быть и присвоением свойств одного чужого чему-то другому чужому.
Представьте себе человека, сопровождаемого незримым ангелом-хранителем, который впрямую никогда не виден. При этом ангел вовсе не является спроецированной во вне фантазией человека, а существует объективно. Но заметен он лишь тогда, когда человек подходит к настроенному определённым образом зеркалу. Поскольку остальные зеркала подходящими настройками не обладают, человек способен разглядеть своего ангела единственно в этом зеркале. И тогда он начинает думать, что оно и есть сам ангел.
Конечно, в приведённой метафоре ангела можно было бы заменить на чёрта, но именно «ангельская атрибуция», создаёт для терапевта больше всего проблем. Вряд ли стоит принимать слова клиента «Доктор, вы так мне помогли!» слишком близко к сердцу. Ведь помог ему не столько ты, сколько его собственный ангел — ты лишь использовал своё умение правильным образом настраивать зеркала.
Проекции — это не просто какие-то беспочвенные фантазии, которые мы «навешиваем» друг на друга. Возможно, взаимопересекающиеся проекции разных людей есть то единственное, что творит окружающую нас реальность.
Один из способов наладить контакт с реальностью, очистив её от излишних фантазий — представить себе, что весь окружающий тебя мир является лишь плодом твоих собственных фантазий и представлений.
Любое значимое событие в жизни человека происходит лишь тогда, когда он к этому готов. Но он каждый раз либо ещё не чувствует себя к нему готовым — либо просто не замечает его значимости.
Возникает парадокс: готовность воспринять любое событие своей жизни как значимое могла бы сделать значимым каждый миг человеческого существования.
Избавляться от своих тараканов — дело бесперспективное, всё равно найдут и залезут, каким бы «проработанным» терапевтом ты ни был. А вот научиться наблюдать, какими сортами дуста и в какой последовательности гоняет их твой клиент, или наоборот, радостно подкармливает — самое то. Потому что психотерапия — это не про тебя, а про твоего клиента.
Психотерапевт — не судья. Но он с неизбежностью становиться таковым по отношению к клиенту, как только начинает судить о своей собственной работе по критерию «хорошо-плохо». Вот «интересно-неинтересно» — другое дело.
О «профессиональном выгорании», «энергетическом истощении», «накопившейся усталости от работы» и т.д. и т.п. психотерапевты обычно говорят по двум взаимосвязанным причинам:
— Им не слишком нравится то, чем они занимаются.
— Их вульгарно-материалистическое мышление не позволяет увидеть, что окружающий мир есть безбрежный океан бесконечно перетекающих друг в друга энергий, а вовсе не коллекция энергетических сгустков, выделяющих при сгорании n-ное число килоджоулей.
Впрочем, иногда им хочется просто немного попонтить в стиле: «Вы знаете, я такой безумно-опытный, я так много работаю, мне так хочется от всего этого отдохнуть!». Представляете себе Пушкина, жалующегося своим коллегам-поэтам: «Вы знаете, я так устал от этих стихов, я уже давным-давно всё про них знаю, но мне всё равно приходится их писать, и писать, и писать…»?
Один из типичных страхов терапевта во время сеанса — это страх оказаться некомпетентным. Испытывая его, он начинает защищаться, как если бы в лице клиента на него нападало всё то психотерапевтическое сообщество, с которым он себя соотносит. Если терапевт поддаётся этому страху, то его работа превращается в цепь бесконечных внутренних рационализаций.
Но есть и другой страх – как естественная ориентировочная реакция любого организма на встречу с чем-то новым. В отличие от «защитного» страха, он не блокирует, а расширяет, дифференцирует и углубляет восприятие терапевта.
В качестве примера первого страха можно представить защищающегося от нападений воина, весь щит которого расписан цитатами из книг, по которым он когда-то учился.
В качестве второго страха можно привести пример пловца, прыгающего в море с высокого утёса в поисках драгоценных жемчужин.
Когда психотерапевт во время работы проваливается в свой страх выглядеть дураком, то он с неизбежностью в него и превращается.
Но и без этого страха тоже никуда. Часто именно боязнь превратиться в «соляной столп» является тем единственным рычагом, который позволяет терапевту удерживать своё внимание на клиенте.
Если психотерапевт никак не волнуется перед сеансом — зачем он тогда вообще этим занимается? Спокойствие, граничащее со скукой, вовсе не является показателем профессионализма, а ровно наоборот.
Другое вопрос, во что превращается его «предстартовое волнение» уже во время самой сессии: в интерес к клиенту или в парализующий страх перед ним? Но если перенаправлению одного в другое ещё можно научить — то тому, кто считает свою работу рутиной, уже ничем не помочь.
В тот момент, когда человек получает для себя окончательный ответ на вопрос «В чём смысл жизни?» его жизнь теряет свой внутренний смысл.
В тот момент, когда психотерапевт получает для себя окончательный ответ на вопрос «Что такое психотерапия?», он перестаёт быть психотерапевтом.
Единственное определение психотерапии, которое мне удалось для себя сформулировать, относится к области её разграничения с другими видами коммерческих услуг:
Психотерапия — это продажа временных отрезков неопределённости.
Часовой сеанс стоит столько-то. А уж то, что человек хочет за это время от тебя получить, он решает исключительно сам. Отсюда — изначальная неопределённость происходящего.
Когда терапевт перестаёт мучиться «детскими» вопросами типа: «И чем мы вообще здесь с ним, собственно, занимаемся?», «А чем конкретно мне можно было бы помочь, окажись я на его месте?» — то это уже не психотерапия, а конвенциональные внутрицеховые игры, её имитирующие.
Беда в том, что для многих терапевтов оторваться от «великих психотерапевтических цитатников», столько лет служивших им основным подспорьем в работе, и задаться подобными вопросами — равносильно тому, чтобы заглянуть в пропасть. Ту пропасть, упав в которую он уже больше не сможешь именовать себя гордым словом «психотерапевт». Не понимая при этом, что состояние свободного падения и есть для психотерапевта единственно возможный способ существования, периодически переходящий в ощущение свободного полёта.
Когда начинает бурлить океан, никто не стремится сделать анализ воды, чтобы срочно определить, почему это она вдруг вскипела. Все понимают, что дело в ветре, воздухе и солнечных лучах. Но если «вскипает» психотерапевт, то это по умолчанию считается отражением его собственных внутренних проблем, а вовсе не внешних факторов. И уж тем более не должно являться его реакцией на поведение клиента. Вот и получается, что «вечно спокойный психолог» (а иначе «какой же ты тогда психолог?») — это каменный истукан, не реагирующий ни на что живое. И в силу этого не способный этому живому сообщить о нём ровным счётом ничего нового.
Можно дождаться утра, когда туман расступится, и солнечные лучи осветят всё до мельчайших деталей. Можно торопить ночь, будоража мир отчаянными криками, что ты ничего не видишь. Но и днём можно зажмурить глаза, вспоминая, как отчаянно-темно было ночью. А ночью можно включить фонарик, чтобы посветить им вокруг. То и другое требует времени — когда-то больше, когда-то меньше. Можно ждать, можно действовать. Но торопить восход солнца столь же бессмысленно, как и горевать, что ночью ты забыл про фонарик.
Примерно так же происходит и в терапии. Один тянет время, боясь сказать клиенту о том, что тот и без него готов увидеть. Другой начинает сетовать на недостаток понимания через пять минут после начала сессии, и судорожно перебирает «технические фонарики», чтобы посветить ими себе в глаза. А процесс идёт своей чередой: ночь — день — ночь — день… И ровно так же, как человек с возрастом привыкает к смене времени суток, сезонов года и погодных условий, терапевт с опытом привыкает ждать, когда надо ждать — и действовать, когда надо действовать. Не суетясь ускорить время или повернуть его вспять.
Иллюзия прозрения — одна из самых ярких составляющих стокгольмского синдрома. Поэтому следует помнить, что в случае неоправданно-долгой терапии клиент рискует превратиться в «психологического заложника» собственных финансово-временных вложений, и не сильно обольщаться его очередными «инсайтами»
Свободным нельзя стать, поскольку ты им уже являешься.
Свободу нельзя на что-то тратить, поскольку она от этого не убывает.
Единственное, что можно с ней делать — её можно изучать. У свободы столько степеней и измерений, что этим можно заниматься бесконечно.
Только внутренне свободный человек может с лёгкостью позволить себе быть как все.
Иногда человек готов делать любые абсурдные вещи, чтобы доказать, что он свободен.
Хороший психолог больше похож на наивного ребёнка, чем на утончённого заумного мудака.
В детских вопросах гораздо больше пользы, чем во взрослых ответах.
Ребёнок смотрит не за указательным пальцем родителей, а туда, куда в тот момент смотрят они сами.
Дети копируют своих родителей и в этом есть абсолютное проявление их любви.
Зависимый человек всегда принимает отсутствие кнута за пряник.
Просветление — это способность увидеть, что ты и так уже просветлён.
Единственное, что этому мешает, есть твоё стремление к просветлению.
Душа — это не личность, не память, и даже не сознание. Душа — это разница между «никто» и «ничто».
Мудрость — это не состояние ума, а состояние восприятия.
Жизнь — это водоворот чудес. Потому и затягивает…
Теория — это обесценивание процесса.
Процесс — это обесценивание цели.
Цель — это обесценивание смысла.
Смысл — это обесценивание любви.
— Какое же это чудо? Я себе чудо иначе представлял…
Источник: bori.ru
@темы: терапия
-
-
08.01.2016 в 21:23