Оригинал взят у ![[info]](http://stat.livejournal.com/img/userinfo.gif)
tuda_i_obratno в Рич Сноудон «Работа с насильниками, совершающими инцест: оправдания, оправдания, оправдания»
Кто насилует собственных детей? Что это за мужчины? «Извращенцы… Психи… Неадекватные мужчины… Психопаты… Монстры». Это сказал один мужчина на улице, и до недавнего времени я бы сказал то же самое, до того, как я вызвался вести психотерапевтическую группу для таких мужчин. Я был готов к встрече с монстрами: с этим бы я справился. Но я был совершенно не подготовлен к тому, кем они оказались на самом деле.
Когда я впервые вошел в комнату для психотерапии, я не мог даже открыть рот, чтобы поздороваться. Я занял свое место в их круге и сел. Когда они начали говорить, то я невольно был поражен тем, что они все были обычными парнями, обыкновенными работающими мужчинами, ничем не примечательными гражданами. Они напоминали мне тех мужчин, среди которых я вырос. У Боба была такая же манера шутить, как и у моего капитана скаутов; Питер казался таким же сдержанным и авторитетным, как и мой священник; Джордж был банкиром, членом пресвитерианской церкви и отличался такой же щепетильной вежливостью, как и мой отец; и наконец, хуже всех был Дейв, к которому я потеплел с самого начала – неожиданно он напомнил мне меня самого.
читать дальшеЯ смотрел по очереди на каждого из них, изучал руки, которые сотворили такое, рты, которые сотворили такое, и больше всего на свете тем вечером мне не хотелось, чтобы кто-нибудь из них ко мне прикоснулся. Я не хотел, чтобы мне что-то от них передалось, чтобы они сделали меня таким же, как они сами. Однако еще до конца того вечера, они коснулись меня своей честностью и своим отрицанием, своим сожалением и своими самооправданиями, короче, своей обычностью.
В течение того года, когда я вел эту группу и проводил интервью с заключенными насильниками, я внимательно слушал, как мужчина за мужчиной пытался объяснить, защититься или простить себя. То, что они говорили, казалось мне возмутительным и в тоже время тошнотворным и жалким. Однако все это было до боли знакомо.
Каждый вечер понедельника я сидел с этой группой, пытаясь понять, как выполнить эту работу и как что-то изменить, и меня продолжали преследовать трудные вопросы о том, что значит быть мужчиной. И вместе с этими вопросами приходила тоска, с которой я ничего не мог поделать.
Я считал себя «хорошим парнем», который «никогда бы не сделал ничего подобного». Я хотел, чтобы эти мужчины как можно сильнее отличались от меня. В то же самое время, когда я слышал, как они рассказывают о своем детстве и раннем подростковом возрасте, мне было все труднее и труднее отрицать, что у меня с ними много общего. Мы росли, выучив одни и те же вещи о том, что значит быть мужчинами. Мы только практиковали их по-разному и в разной степени. Мы не просили учить нас этим вещам и никогда не хотели этого. Часто их навязывали нам, и зачастую мы, как могли, сопротивлялись этому. Однако обычно этого было недостаточно, и так или иначе, эти уроки маскулинности остались в нас.
Нас учили, что у нас есть привилегии по праву рождения, что наша природа – это агрессия, и мы учились брать, но не отдавать. Мы учились получать любовь и выражать ее главным образом с помощью секса. Мы ожидали, что мы женимся на женщине, которая будет ухаживать за нами, как наша мать, но будет подчиняться нам, как наша дочь. И нас научили, что женщины и дети принадлежат мужчинам, и что ничто не мешает нам использовать их труд на нашей выгоды и использовать их тела для нашего удовольствия и злости.
Было страшно слушать то, что говорят насильники, а затем оглядываться на свою собственную жизнь. Я видел, как часто меня привлекала женщина, которая была одухотворенной, спонтанной, заботливой и сильной – но не более сильной чем я. Я искал ту, у которой будет масса замечательных качеств, но которая в то же время не будет ставить под вопрос мое определение наших отношений и не поставит под угрозу мой комфорт, говоря о своих личных потребностях, которая может много предложить, но которой просто управлять, как щенок, для которого ты целый мир, или ребенок. Я должен был также признать, как тяжело продолжать желать, стремиться и наслаждаться отношениями с женщиной, которая в каждом отношении обладает равной силой.
В течение недели между группами я пытался осмыслить мои встречи с этими мужчинами и себя самого, и в результате я обратился к тому, что, как я считал, будет безопасным научным исследованием данной темы. Я смог найти много информации, которая не принесла мне никакого утешения. Я узнал, что 95-99% насильников являются мужчинами, и мне пришлось признать, что инцест – это проблема гендера, мужская проблема, которую мы навязываем женщинам и детям. Мне пришлось признать, что это вовсе не преступление, совершаемое «несколькими больными посторонними людьми», как я думал большую часть своей жизни. Когда я говорил с Люси Берлинер, экспертом по защите прав жертв в больнице Сиэтла, то она рассказала мне, что каждая четвертая девочка хотя бы раз будет изнасилована пока не станет взрослой, а Дэвид Финклехор, автор книги «Дети – жертвы сексуальных преступлений», сказал мне, что то же самое относится к одному из одиннадцати мальчиков. Удивительно, но оба они считали, что это самые заниженные оценки. Оба они говорили, что в 75-80% случаев насильником был тот, кого ребенок знал и часто доверял.
Исследования вернули меня в то же самое место, где по вечерам проходила группа. Мне пришлось начать думать о миллионах мужчин, мужчин из самых разных социальных, экономических и профессиональных групп. Мужчинах, которые являются отцами, дедушками, дядями, братьями, мужьями, любовниками, друзьями и сыновьями. Мне пришлось думать об обычных американских мужчинах.
Сказать, что насильники, совершающие инцест, - это «обычные мужчины», равносильно критическому взгляду на социализацию мужчин и открытию того, что же с ней не так. Однако это также и утверждение, которое мужчины используют в качестве оправдания.
Поскольку растет количество мужчин из среднего класса, которых задерживают как насильников, довольно часто можно услышать, как полицейские, офицеры по досрочному освобождению, адвокаты, судьи и психотерапевты говорят: «Большинство этих мужчин не являются преступниками. Они ранее не совершали преступлений. Они – хорошие мужчины, которые просто допустили ошибку».
Как только они называют мужчину «хорошим», то его насилие перестает быть преступлением. Однако если мужчина не считается «хорошим», то его действия, независимо от его мотивов, будут осуждены по закону. Безработный отец, который ограбил магазин, чтобы накормить детей, осуждается как преступник, в то время как преуспевающий отец, который насиловал свою восьмилетнюю дочь в течение пяти лет, считается «хорошим человеком», который заслуживает еще одного шанса.
Психотерапевты часто сообщают, что насильники, совершающие инцест, не являются угрожающими мужчинами, что они очаровательные люди, и что их действия – это лишь «искаженная любовь» или «неправильно направленные чувства». Я внимательно слушал эти описания и не знал, что о них и думать, пока однажды вечером на группе я не обнаружил, что достаточно немного поскрести их поверхность, чтобы открыть правду о них. Я начал обсуждать вопрос судебных запретов, и тут внезапно я увидел напряжение мышц, скрежет зубов и сжатые кулаки, весь их вид говорил, что им всем маскулинности более чем хватает.
Я, взрослый мужчина, сидел посреди этой озлобленной группы, и мне было страшно. Внутри меня все замерло. Я перестал слышать эхо голосов вокруг меня. Единственное, о чем я мог думать, так это ребенок, который оставался наедине с таким мужчиной. Какой же ужас она должна была испытывать. Эта бездонная ярость, которую она должна была чувствовать, даже если он использовал ее тело вежливо, нежно говоря ей комплименты. Даже если он говорил ей о своих потребностях как попрошайка, она была вынуждена ему повиноваться, или же ее ждала его ярость. Я мог думать только о ребенке, которой пришлось переживать изнасилование в одиночестве, и которой, в отличие от меня, было некуда бежать, у нее не было собственного дома, куда она отправится в десять вечера после завершения группы.
Насильники, совершающие инцест, - это просто мужчины, у которых была власть, чтобы взять то, что им хочется, и которые ею воспользовались. Они мужчины, которые слишком сильно похожи на других мужчин. И они тоже используют этот факт как оправдание в надежде, что это поможет им отделаться небольшим сроком в суде.
Встречаются насильники, которым достает смелости самим сдаться, и бывают такие, которые рассказывают всю правду во время ареста, стараются измениться, даже если это очень больно. Работа с ними очень эффективна, но они встречаются редко.
С самого начала и до конца большинство насильников отрицают то, что они сделали. Дэн: «Да я ничего не сделал. Меня подставили. Чего это из-за такой мелочи раздули не пойми что, я просто ее поцеловал, а они твердят, будто я ее изнасиловал. Разве отцу не положено целовать свою дочь?» Йэль: «Не совершал я никакого инцеста, а каждый, кто это говорит, пусть лучше выйдет со мной один на один и решит это дело по-мужски».
Под давлением некоторые из них согласятся, что возможно, такая мелочь как инцест случилась у них раз или два. Однако они горячо отрицают, что несут за случившееся хоть какую-то ответственность, вместо этого они утверждают, что это они – настоящие жертвы. Хитроумные сказки, которые они изобретают, чтобы поддержать это заявление, куда более сильны, разрушительны и опасны, чем даже самое упрямое отрицание.
Исходя из теории, что лучшая защита – это нападение, они пытаются смягчить наши сердца, рассказывая нам, что они невинные жертвы провоцирующего ребенка или плохой матери. Они считают, что если они представят кого-то другого в качестве монстра, то они останутся хорошими парнями. Те сказки, которые они рассказывают, представляют пугающую версию семьи – Лолита, Злая Ведьма и Санта-Клаус.
Лолита: ребенок как соблазнитель
Лолита – это первое из описаний, которое каждый из них дает своей дочери. Сценарий обычно один и тот же, хотя каждый мужчина добавляет к нему личные подробности. Джэк: «Она вечно разгуливала полуголая, крутила задом, так что мне пришлось с этим что-то сделать». Захари: «Она типичная маленькая Брук Шилдс, так она одевается. Маленькие девочки сейчас растут очень быстро. Они совсем как женщины. Они все этого хотят». Томас: «Она все приходила ко мне, клала на меня свои руки, садилась на колени. Она все хотела, чтобы я был с ней ласковым. Одно привело к другому. Она говорила «нет», когда доходило до секса, но я ей не верил. Потому что, почему тогда она хотела всего остального?». Фрэнк: «Моя дочь – дьявол. И это не метафора. Я имею в виду именно это».
Эти мужчины работают быстрее телевизионных сценаристов и лучше профессиональных порнографов, когда они сочиняют строчку за строчкой об опасных желаниях маленьких девочек и о том, как мужчины постоянно попадают из-за них в беду. Они не просто представляют девочек объектами для секса, но агрессорами, «демоническими нимфетками». Они определяют не только тело ребенка, но и ее душу.
Флоренс Раш в книге «Самый страшный секрет» - показательной истории сексуального насилия над ребенком – показывает, как глубоко укоренилась эта ненависть к девочкам. Она поясняет, как Зигмунд Фрейд основывал свою теорию и практику на Лолите – на лжи, которую он помог укрепить и которой он придал вес.
В своем эссе «Женственность» он писал: «… почти все мои женщины-пациентки говорили мне, что их соблазнил их отец». Однако он не может поверить, что в цивилизованной Венне так много мужчин, которые подвергают своих дочерей сексуальному насилию. Так что вместо этого он решает, что эти женщины, доверившие ему свои самые болезненные секреты, лгут. Однако и это еще не все. Он заявил, что если девочка сообщает об изнасиловании, то она просто открывает свои глубинные сексуальные фантазии, выражает их настоящую природу, и что их выражение означает, что они хотят быть «соблазненными». Ленни и Хэнк выразили ту же мысль другими словами: «Она сама напрашивалась».
В нашей культуре это представление настолько распространено и так сильно укоренилось, что не удивительно, что его воспринимают даже девочки, которые начинают винить самих себя в изнасиловании. Неудивительно, что многие из них действительно считают себя Лолитами.
Карлос, приговоренный к трем годам в Атаскадеро, больнице максимально строгого режима для сексуальных преступников, говорит правду о Лолите всем, кто только будет слушать: «Конечно, она соблазняла меня, но это только потому, что я соблазнял ее на соблазнение меня… Я же взрослый. Я несу ответственность». Карлос один раз выступил на шоу Донахью и встретился с Кэти Брейди, пострадавшей от инцеста, которая написала книгу «Дни отца», в которой она рассказывает историю своей жизни. Он сорвался и рыдал навзрыд во время программы. Впервые в жизни он прислушался к своему сердцу, а не к своим защитным механизмам, и только тогда он понял, на какой ужас он обрек свою дочь. Это была правда, рассказанная с точки зрения ребенка и женщины, которая позволила начать психотерапию.
Злая Ведьма: порочная мать
Второе заблуждение, которое используют насильники – это Злая Ведьма, на которой, по их утверждению, женился каждый из них. Даже если мать жертвы имеет инвалидность из-за болезни или травмы, или потому что она подвергалась такому же насилию, как и ребенок, и слишком хорошо усвоила уроки подчинения и отчаяния. Несмотря ни на что насильники называют ее «плохой матерью» или «молчаливым соучастником» - понятия, которые изобретены психотерапевтами, и которые подразумевают тайную враждебность.
Насильники доводят эту тему до логического конца, рассказывая сказку, которая точно повторяет Ганзеля и Гретель: добродетельный, искренний отец сдается из-за постоянного давления контролирующей жены и делает со своими детьми что-то ужасное. Злодейками являются женщины – с одной стороны «противоестественная» мачеха, с другой – ее отражение, Злая Ведьма. Каждая женщина, чьи «врожденные» материнские инстинкты «потерпели неудачу» или превратились в «злобу», окружена аурой зла. Ульрих описывает это следующим образом: «Моя жена вечно ворчала на меня и стервозничала. Она не давала мне секса. Однако моя дочь смотрела на меня с открытым ртом. Она помогала мне почувствовать себя мужчиной. Так что я начал ходить к ней за всем». Эван говорит: «Моя жена вечно давила на меня, заставляла все больше и больше времени проводить с детьми. Тем временем она все время готовила и прибиралась и жаловалась, как она устала. Она не уделяла никакого внимания мне или детям. Так что я начал с ними баловаться, и с моей дочерью это было развращение».
«Моя жена заставила меня это сделать, это ее вина», - таково явное или скрытое послание насильников. Это оправдание очень заразно. Как только один мужчина в группе цепляется за него, оно распространяется как эпидемия. В то же время однажды вечером, когда я напомнил Квентину, что он не может пропустить ни одной сессии, если это не экстренная ситуация, он закричал на меня: «Не смей говорить мне, что делать. Никто не может заставить меня сделать то, что я не хочу». Он не мог бы выразить свою мысль более ясно. Ни женщина, ни ребенок не может заставить мужчину совершить сексуальное насилие.
Когда насильники описывают подробные планы, которые они создавали, чтобы сохранить свое насилие в секрете, то они доказывают, что всю ответственность несли именно они, особенно те из них, которые признают, что они не останавливались ни перед чем, чтобы добиться от ребенка покорности и молчания: «Если расскажешь кому-нибудь, то я тебя убью». Или: «Если расскажешь своей матери, то я убью ее».
В то же время мужчины обычно считают, что это матери должны спасать семью от любых проблем, в том числе от инцеста, что они должны защищать дочь от отца, а также защищать отца от самого себя. В результате, и насильники, и психотерапевты очень часто начинают во всем винить мать. Если мать знает, но не говорит из страха, что ей никто не поверит, или потому что она боится отправить единственного кормильца семьи в тюрьму, то ее винят в том, что она не защищает ребенка.
Если она ничего не знает, и потому не может рассказать (а это верно в большинстве случаев), то ее винят в том, что она ни о чем не знала, как будто она не имеет права выпускать дочь из поля зрения, даже если речь идет о ее собственном доме.
Наконец, если она узнает правду и рассказывает, то ее винят в том, что она разрушила семью. Как будто она должна все исправить частным образом, как будто она способна исцелить мужа за один вечер самостоятельно, того самого мужчину, с которым несколько лет упорно бьются профессиональные психотерапевты, когда суд назначает принудительную психотерапию.
Снова и снова, когда я говорю людям о том консультировании, которым я занимаюсь, они выражают отвращение к тому, что сделали эти мужчины, но при этом они злятся на матерей. Такое чувство, что от мужчины нельзя было ожидать большего, но если мать не смогла защитить ребенка, не важно по какой причине, то ее «нельзя простить».
Не удивительно, что самая распространенная эмоция таких матерей – всепоглощающее чувство вины. Не удивительно, что многие действительно считают себя Злыми Ведьмами.
Некоторые насильники следуют по пятам растущего числа психотерапевтов, которые поддерживают их атаку на матерей. Они жаждут предстать сострадательными и понимающими людьми, поэтому они хотят добиться иллюзии разделенной ответственности и выбирают мягкие слова. Они учатся переводить слово «мать» как «семья» и такие названия книг как «Насильственная семья» становятся семейным лексиконом. Однако когда они говорят «семья», то они имеют в виду «мать». Потому что в нашей культуре мать одна несет ответственность за все, что происходит в доме. Очень мило, если мужчина проявляет интерес или помогает по дому, но все стрелки переведены на нее.
Сандра Батлер, которая написала очень доступную и крайне полезную книгу «Заговор молчания. Травма инцеста», отвечает на эту трусливую ложь очень просто: «Семьи не подвергают детей сексуальному насилию. Это делают мужчины».
Санта-Клаус: щедрый отец
Третье заблуждение, которое применяют насильники – это Санта-Клаус, которым они притворяются. Это мужчина, который дарит детям подарки, дает им все «что они хотят, когда они попросят». Они говорят про себя как про отца из сериала «Папа знает лучше». Стэнли: «Не сказать, чтобы я кому-нибудь причинял вред. Я давал ей ту любовь, в которой, как мне казалось, она нуждается». Ян: «Я пытался научить ее сексу. Я не хотел, чтобы она научилась этому от какого-нибудь грязного мальчишки из трущоб. Я хотел, чтобы у нее это было с кем-то нежным и заботливым».
Глен совершал развратные действия со своими тремя детьми. Он говорит, что он так реагировал на их боль: «Я любил их, но они не были счастливыми детьми. Я хотел им помочь. С моей семилетней дочерью, я видел ее, я любил ее, и я брал ее на руки, чтобы обнять. Вместо этого я клал мой пенис ей между ног. С моим четырнадцатилетним сыном все началось с поглаживаний и пошло дальше. В конце концов, у него начался со мой страстный и серьезный роман. Но вы не думайте, что я пидор или педофил как таковой. Я просто не знал, как иначе показать ему свою любовь». «Почему вы не подвергали насилию старшего сына?» «Он был совсем другим человеком. Он был успешным и независимым. Он не нуждался во мне так сильно».
Эрик, который считает самого себя поэтом и «мыслящим, мягким и заботливым» человеком, сказал мне: «Моей падчерице было 14 лет, и она не так уж хорошо справлялась. Оценки у нее были нормальные, но у нее не было друзей, так что она была в депрессии и очень одинокой. Ее мать работала в ночную смену в больнице, так что ее не было рядом, чтобы помочь. Однажды ночью я проснулся и услышал, как Лора плачет рядом с нагревателем, так что я пошел туда, обнял ее, держал ее, говорил с ней. Прежде чем пойти в кровать она сказала: «Папа, ты будешь обнимать меня каждый раз, когда я захочу пообниматься?» Я сказал: «Ладно». Потом мы становились все ближе и ближе, и дело дошло до секса». Он продолжал так же «утешать» падчерицу, даже когда он занимался с ней сексом, после чего она начала думать о самоубийстве и «нуждалась в моих объятиях еще больше, чем раньше».
Некоторые мужчины приподнимают маску Санта-Клауса и обнаруживают реальную динамику инцеста с ужасающей, но честной самоуверенностью. Алан: «Тело моего ребенка такое же мое, как и ее собственное». Майк: «Я выбираю детей, потому что с ними безопаснее, вот и все. Они тебе не будут перечить, как женщина». Род: «Она моя девочка, так что это дает мне право делать с ней все, что я захочу. Так что не суйте свой нос не в свое дело; моя семья – это мои дела».
Эти отцы признают, что они могли делать то, что они сделали, только потому, что они могли заставить своих детей подчиняться и могли приказать им молчать. Они не использовали ничего помимо той власти, которая есть у любого обычного отца.
В то же время именно эту власть отрицает большинство мужчин, когда их ловят и осуждают. Когда им предъявляют обвинения, то они внезапно начинают описывать себя как неспособных ничего контролировать, включая свои собственные действия. Ксавьер: «Я не знал, что я делаю. Не понимаю, как это со мной случилось». Уолт: «Он просила меня об этом, я просто делал то, что она говорит. Я не мог сказать ей «нет». Оуэн: «Я влюбился в свою дочь. Я имею в виду, действительно влюбился в нее. Я не мог остановить себя».
Они утверждают, что они стали беспомощными жертвами манипуляций Лолиты. Как только она их завела, они оказались в ее власти и не могут больше нести ответственность. Когда мужчина рассуждает таким образом, то не имеет значения, что его дочь говорит или не говорит, делает или не делает; ей достаточно быть девочкой с телом девочки, и она уже становится коварной соблазнительницей. Она – «естественное искушение» для его «естественных импульсов», что делает его абсолютно беспомощным. Так что нельзя ожидать, что он сможет сопротивляться. Он считает себя настоящим героем, если он не поддался соблазну, и просто обычным парнем, если он «сдался».
Пока эти мужчины отрицают свою собственную власть и ту власть, которая есть у мужчин, как у группы, пока они отрицают ответственность мужчин, то ничего не изменится. Они отрицают, что они могли бы реагировать на стресс иначе, не совершая насилия: «Мой босс все время критиковал меня. Моего сына задержала полиция за угон машин. Моя жена начала избегать меня. Я пытался справиться со всем этим самостоятельно. Никто обо мне не заботился. И тут рядом оказалась моя дочь». Они отрицают, что они могли измениться, несмотря на свою социализацию: «Мое воспитание заставило меня это сделать. Я раб своего воспитания». Или: «Я болен… Я зло… У меня полный кавардак в жизни… Я ничего не могу с этим поделать, так что мне ничего не надо с этим делать, оставьте меня в покое».
Они отрицают, что отцы могут научиться заботиться о детях, вместо того, чтобы требовать этого от них, в том числе заставлять своих дочерей обслуживать их как маленькие матери: «Я думал, что дети должны как по волшебству исцелить все мои душевные раны. Поцеловать меня, чтобы все стало лучше».
Мужчины в моей группе снова и снова говорили мне, что они устали считать себя преступниками и все время говорить о насилии. Они говорили, что просто хотели бы, чтобы их семьи снова жили вместе, «как и остальные семьи», и вернуться к роли «нормальных отцов, как и другие мужчины». Если бы это было так просто. Но учитывая рост этих мужчин, это невозможно. Они сталкиваются с той же проблемой, с которой сталкиваюсь и я – осознание того, что недостаточно быть «нормальным мужчиной», никому из нас этого не достаточно.
Норм сказал мне: «Первый шаг в том, чтобы сказать: «Да, я это сделал. У меня проблема». Но это только первый шаг. Второй шаг в том, чтобы начать разрывать себя на части и строить заново». «Как сильно нужно разрывать себя?» «Полностью. Это нужно сделать до самого основания. В каждой щели и отверстии что-то спрятано – и это нужно достать на свет. Все до самых мелочей. Ничего нельзя оставить внутри. Нельзя сказать: «Ну, это моя сексуальная часть, мне нужно работать только с этим». Ничего не выйдет. Всего человека надо подрать на мелкие кусочки и собрать по кусочкам заново. У меня оказалась внутри огромная яма. Эта пустота раньше была заполнена чем-то, что мне нравилось. Но мне нравится то, что я кладу туда сейчас. Я нахожу что-то свежее, чтобы положить туда».
Ламонд объясняет, когда мы сидим у его окна и смотрим сквозь решетку: «Мы все знали, что то, что мы делаем плохо, но у нас были сказки, которые мы рассказывали сами себе, так что мы продолжали это делать».
Лолита, Злая Ведьма и Санта-Клаус – вот эти сказки. Но это не те сказки, которые мужчины читают своим дочерям и сыновьям на ночь, чтобы помочь им заснуть. Они заставили своих детей прожить эти истории в реальной жизни. И это истории бесконечного ужаса.
Когда мы были мальчиками, у нас не было власти, чтобы прекратить ложь и насилие, но теперь мы стали мужчинами, и у нас есть эта власть. У нас есть власть говорить правду. У нас есть власть встать рядом с мальчиками и помочь им защитить свою заботливость. У нас есть власть перестать быть «обычными парнями» и стать кое-кем получше – мужчинами, рядом с которыми дети и женщины находятся в безопасности.
Материал организации Women’s Support Project
tuda_i_obratno в Рич Сноудон «Работа с насильниками, совершающими инцест: оправдания, оправдания, оправдания» Кто насилует собственных детей? Что это за мужчины? «Извращенцы… Психи… Неадекватные мужчины… Психопаты… Монстры». Это сказал один мужчина на улице, и до недавнего времени я бы сказал то же самое, до того, как я вызвался вести психотерапевтическую группу для таких мужчин. Я был готов к встрече с монстрами: с этим бы я справился. Но я был совершенно не подготовлен к тому, кем они оказались на самом деле.
Когда я впервые вошел в комнату для психотерапии, я не мог даже открыть рот, чтобы поздороваться. Я занял свое место в их круге и сел. Когда они начали говорить, то я невольно был поражен тем, что они все были обычными парнями, обыкновенными работающими мужчинами, ничем не примечательными гражданами. Они напоминали мне тех мужчин, среди которых я вырос. У Боба была такая же манера шутить, как и у моего капитана скаутов; Питер казался таким же сдержанным и авторитетным, как и мой священник; Джордж был банкиром, членом пресвитерианской церкви и отличался такой же щепетильной вежливостью, как и мой отец; и наконец, хуже всех был Дейв, к которому я потеплел с самого начала – неожиданно он напомнил мне меня самого.
читать дальшеЯ смотрел по очереди на каждого из них, изучал руки, которые сотворили такое, рты, которые сотворили такое, и больше всего на свете тем вечером мне не хотелось, чтобы кто-нибудь из них ко мне прикоснулся. Я не хотел, чтобы мне что-то от них передалось, чтобы они сделали меня таким же, как они сами. Однако еще до конца того вечера, они коснулись меня своей честностью и своим отрицанием, своим сожалением и своими самооправданиями, короче, своей обычностью.
В течение того года, когда я вел эту группу и проводил интервью с заключенными насильниками, я внимательно слушал, как мужчина за мужчиной пытался объяснить, защититься или простить себя. То, что они говорили, казалось мне возмутительным и в тоже время тошнотворным и жалким. Однако все это было до боли знакомо.
Каждый вечер понедельника я сидел с этой группой, пытаясь понять, как выполнить эту работу и как что-то изменить, и меня продолжали преследовать трудные вопросы о том, что значит быть мужчиной. И вместе с этими вопросами приходила тоска, с которой я ничего не мог поделать.
Я считал себя «хорошим парнем», который «никогда бы не сделал ничего подобного». Я хотел, чтобы эти мужчины как можно сильнее отличались от меня. В то же самое время, когда я слышал, как они рассказывают о своем детстве и раннем подростковом возрасте, мне было все труднее и труднее отрицать, что у меня с ними много общего. Мы росли, выучив одни и те же вещи о том, что значит быть мужчинами. Мы только практиковали их по-разному и в разной степени. Мы не просили учить нас этим вещам и никогда не хотели этого. Часто их навязывали нам, и зачастую мы, как могли, сопротивлялись этому. Однако обычно этого было недостаточно, и так или иначе, эти уроки маскулинности остались в нас.
Нас учили, что у нас есть привилегии по праву рождения, что наша природа – это агрессия, и мы учились брать, но не отдавать. Мы учились получать любовь и выражать ее главным образом с помощью секса. Мы ожидали, что мы женимся на женщине, которая будет ухаживать за нами, как наша мать, но будет подчиняться нам, как наша дочь. И нас научили, что женщины и дети принадлежат мужчинам, и что ничто не мешает нам использовать их труд на нашей выгоды и использовать их тела для нашего удовольствия и злости.
Было страшно слушать то, что говорят насильники, а затем оглядываться на свою собственную жизнь. Я видел, как часто меня привлекала женщина, которая была одухотворенной, спонтанной, заботливой и сильной – но не более сильной чем я. Я искал ту, у которой будет масса замечательных качеств, но которая в то же время не будет ставить под вопрос мое определение наших отношений и не поставит под угрозу мой комфорт, говоря о своих личных потребностях, которая может много предложить, но которой просто управлять, как щенок, для которого ты целый мир, или ребенок. Я должен был также признать, как тяжело продолжать желать, стремиться и наслаждаться отношениями с женщиной, которая в каждом отношении обладает равной силой.
В течение недели между группами я пытался осмыслить мои встречи с этими мужчинами и себя самого, и в результате я обратился к тому, что, как я считал, будет безопасным научным исследованием данной темы. Я смог найти много информации, которая не принесла мне никакого утешения. Я узнал, что 95-99% насильников являются мужчинами, и мне пришлось признать, что инцест – это проблема гендера, мужская проблема, которую мы навязываем женщинам и детям. Мне пришлось признать, что это вовсе не преступление, совершаемое «несколькими больными посторонними людьми», как я думал большую часть своей жизни. Когда я говорил с Люси Берлинер, экспертом по защите прав жертв в больнице Сиэтла, то она рассказала мне, что каждая четвертая девочка хотя бы раз будет изнасилована пока не станет взрослой, а Дэвид Финклехор, автор книги «Дети – жертвы сексуальных преступлений», сказал мне, что то же самое относится к одному из одиннадцати мальчиков. Удивительно, но оба они считали, что это самые заниженные оценки. Оба они говорили, что в 75-80% случаев насильником был тот, кого ребенок знал и часто доверял.
Исследования вернули меня в то же самое место, где по вечерам проходила группа. Мне пришлось начать думать о миллионах мужчин, мужчин из самых разных социальных, экономических и профессиональных групп. Мужчинах, которые являются отцами, дедушками, дядями, братьями, мужьями, любовниками, друзьями и сыновьями. Мне пришлось думать об обычных американских мужчинах.
Сказать, что насильники, совершающие инцест, - это «обычные мужчины», равносильно критическому взгляду на социализацию мужчин и открытию того, что же с ней не так. Однако это также и утверждение, которое мужчины используют в качестве оправдания.
Поскольку растет количество мужчин из среднего класса, которых задерживают как насильников, довольно часто можно услышать, как полицейские, офицеры по досрочному освобождению, адвокаты, судьи и психотерапевты говорят: «Большинство этих мужчин не являются преступниками. Они ранее не совершали преступлений. Они – хорошие мужчины, которые просто допустили ошибку».
Как только они называют мужчину «хорошим», то его насилие перестает быть преступлением. Однако если мужчина не считается «хорошим», то его действия, независимо от его мотивов, будут осуждены по закону. Безработный отец, который ограбил магазин, чтобы накормить детей, осуждается как преступник, в то время как преуспевающий отец, который насиловал свою восьмилетнюю дочь в течение пяти лет, считается «хорошим человеком», который заслуживает еще одного шанса.
Психотерапевты часто сообщают, что насильники, совершающие инцест, не являются угрожающими мужчинами, что они очаровательные люди, и что их действия – это лишь «искаженная любовь» или «неправильно направленные чувства». Я внимательно слушал эти описания и не знал, что о них и думать, пока однажды вечером на группе я не обнаружил, что достаточно немного поскрести их поверхность, чтобы открыть правду о них. Я начал обсуждать вопрос судебных запретов, и тут внезапно я увидел напряжение мышц, скрежет зубов и сжатые кулаки, весь их вид говорил, что им всем маскулинности более чем хватает.
Я, взрослый мужчина, сидел посреди этой озлобленной группы, и мне было страшно. Внутри меня все замерло. Я перестал слышать эхо голосов вокруг меня. Единственное, о чем я мог думать, так это ребенок, который оставался наедине с таким мужчиной. Какой же ужас она должна была испытывать. Эта бездонная ярость, которую она должна была чувствовать, даже если он использовал ее тело вежливо, нежно говоря ей комплименты. Даже если он говорил ей о своих потребностях как попрошайка, она была вынуждена ему повиноваться, или же ее ждала его ярость. Я мог думать только о ребенке, которой пришлось переживать изнасилование в одиночестве, и которой, в отличие от меня, было некуда бежать, у нее не было собственного дома, куда она отправится в десять вечера после завершения группы.
Насильники, совершающие инцест, - это просто мужчины, у которых была власть, чтобы взять то, что им хочется, и которые ею воспользовались. Они мужчины, которые слишком сильно похожи на других мужчин. И они тоже используют этот факт как оправдание в надежде, что это поможет им отделаться небольшим сроком в суде.
Встречаются насильники, которым достает смелости самим сдаться, и бывают такие, которые рассказывают всю правду во время ареста, стараются измениться, даже если это очень больно. Работа с ними очень эффективна, но они встречаются редко.
С самого начала и до конца большинство насильников отрицают то, что они сделали. Дэн: «Да я ничего не сделал. Меня подставили. Чего это из-за такой мелочи раздули не пойми что, я просто ее поцеловал, а они твердят, будто я ее изнасиловал. Разве отцу не положено целовать свою дочь?» Йэль: «Не совершал я никакого инцеста, а каждый, кто это говорит, пусть лучше выйдет со мной один на один и решит это дело по-мужски».
Под давлением некоторые из них согласятся, что возможно, такая мелочь как инцест случилась у них раз или два. Однако они горячо отрицают, что несут за случившееся хоть какую-то ответственность, вместо этого они утверждают, что это они – настоящие жертвы. Хитроумные сказки, которые они изобретают, чтобы поддержать это заявление, куда более сильны, разрушительны и опасны, чем даже самое упрямое отрицание.
Исходя из теории, что лучшая защита – это нападение, они пытаются смягчить наши сердца, рассказывая нам, что они невинные жертвы провоцирующего ребенка или плохой матери. Они считают, что если они представят кого-то другого в качестве монстра, то они останутся хорошими парнями. Те сказки, которые они рассказывают, представляют пугающую версию семьи – Лолита, Злая Ведьма и Санта-Клаус.
Лолита: ребенок как соблазнитель
Лолита – это первое из описаний, которое каждый из них дает своей дочери. Сценарий обычно один и тот же, хотя каждый мужчина добавляет к нему личные подробности. Джэк: «Она вечно разгуливала полуголая, крутила задом, так что мне пришлось с этим что-то сделать». Захари: «Она типичная маленькая Брук Шилдс, так она одевается. Маленькие девочки сейчас растут очень быстро. Они совсем как женщины. Они все этого хотят». Томас: «Она все приходила ко мне, клала на меня свои руки, садилась на колени. Она все хотела, чтобы я был с ней ласковым. Одно привело к другому. Она говорила «нет», когда доходило до секса, но я ей не верил. Потому что, почему тогда она хотела всего остального?». Фрэнк: «Моя дочь – дьявол. И это не метафора. Я имею в виду именно это».
Эти мужчины работают быстрее телевизионных сценаристов и лучше профессиональных порнографов, когда они сочиняют строчку за строчкой об опасных желаниях маленьких девочек и о том, как мужчины постоянно попадают из-за них в беду. Они не просто представляют девочек объектами для секса, но агрессорами, «демоническими нимфетками». Они определяют не только тело ребенка, но и ее душу.
Флоренс Раш в книге «Самый страшный секрет» - показательной истории сексуального насилия над ребенком – показывает, как глубоко укоренилась эта ненависть к девочкам. Она поясняет, как Зигмунд Фрейд основывал свою теорию и практику на Лолите – на лжи, которую он помог укрепить и которой он придал вес.
В своем эссе «Женственность» он писал: «… почти все мои женщины-пациентки говорили мне, что их соблазнил их отец». Однако он не может поверить, что в цивилизованной Венне так много мужчин, которые подвергают своих дочерей сексуальному насилию. Так что вместо этого он решает, что эти женщины, доверившие ему свои самые болезненные секреты, лгут. Однако и это еще не все. Он заявил, что если девочка сообщает об изнасиловании, то она просто открывает свои глубинные сексуальные фантазии, выражает их настоящую природу, и что их выражение означает, что они хотят быть «соблазненными». Ленни и Хэнк выразили ту же мысль другими словами: «Она сама напрашивалась».
В нашей культуре это представление настолько распространено и так сильно укоренилось, что не удивительно, что его воспринимают даже девочки, которые начинают винить самих себя в изнасиловании. Неудивительно, что многие из них действительно считают себя Лолитами.
Карлос, приговоренный к трем годам в Атаскадеро, больнице максимально строгого режима для сексуальных преступников, говорит правду о Лолите всем, кто только будет слушать: «Конечно, она соблазняла меня, но это только потому, что я соблазнял ее на соблазнение меня… Я же взрослый. Я несу ответственность». Карлос один раз выступил на шоу Донахью и встретился с Кэти Брейди, пострадавшей от инцеста, которая написала книгу «Дни отца», в которой она рассказывает историю своей жизни. Он сорвался и рыдал навзрыд во время программы. Впервые в жизни он прислушался к своему сердцу, а не к своим защитным механизмам, и только тогда он понял, на какой ужас он обрек свою дочь. Это была правда, рассказанная с точки зрения ребенка и женщины, которая позволила начать психотерапию.
Злая Ведьма: порочная мать
Второе заблуждение, которое используют насильники – это Злая Ведьма, на которой, по их утверждению, женился каждый из них. Даже если мать жертвы имеет инвалидность из-за болезни или травмы, или потому что она подвергалась такому же насилию, как и ребенок, и слишком хорошо усвоила уроки подчинения и отчаяния. Несмотря ни на что насильники называют ее «плохой матерью» или «молчаливым соучастником» - понятия, которые изобретены психотерапевтами, и которые подразумевают тайную враждебность.
Насильники доводят эту тему до логического конца, рассказывая сказку, которая точно повторяет Ганзеля и Гретель: добродетельный, искренний отец сдается из-за постоянного давления контролирующей жены и делает со своими детьми что-то ужасное. Злодейками являются женщины – с одной стороны «противоестественная» мачеха, с другой – ее отражение, Злая Ведьма. Каждая женщина, чьи «врожденные» материнские инстинкты «потерпели неудачу» или превратились в «злобу», окружена аурой зла. Ульрих описывает это следующим образом: «Моя жена вечно ворчала на меня и стервозничала. Она не давала мне секса. Однако моя дочь смотрела на меня с открытым ртом. Она помогала мне почувствовать себя мужчиной. Так что я начал ходить к ней за всем». Эван говорит: «Моя жена вечно давила на меня, заставляла все больше и больше времени проводить с детьми. Тем временем она все время готовила и прибиралась и жаловалась, как она устала. Она не уделяла никакого внимания мне или детям. Так что я начал с ними баловаться, и с моей дочерью это было развращение».
«Моя жена заставила меня это сделать, это ее вина», - таково явное или скрытое послание насильников. Это оправдание очень заразно. Как только один мужчина в группе цепляется за него, оно распространяется как эпидемия. В то же время однажды вечером, когда я напомнил Квентину, что он не может пропустить ни одной сессии, если это не экстренная ситуация, он закричал на меня: «Не смей говорить мне, что делать. Никто не может заставить меня сделать то, что я не хочу». Он не мог бы выразить свою мысль более ясно. Ни женщина, ни ребенок не может заставить мужчину совершить сексуальное насилие.
Когда насильники описывают подробные планы, которые они создавали, чтобы сохранить свое насилие в секрете, то они доказывают, что всю ответственность несли именно они, особенно те из них, которые признают, что они не останавливались ни перед чем, чтобы добиться от ребенка покорности и молчания: «Если расскажешь кому-нибудь, то я тебя убью». Или: «Если расскажешь своей матери, то я убью ее».
В то же время мужчины обычно считают, что это матери должны спасать семью от любых проблем, в том числе от инцеста, что они должны защищать дочь от отца, а также защищать отца от самого себя. В результате, и насильники, и психотерапевты очень часто начинают во всем винить мать. Если мать знает, но не говорит из страха, что ей никто не поверит, или потому что она боится отправить единственного кормильца семьи в тюрьму, то ее винят в том, что она не защищает ребенка.
Если она ничего не знает, и потому не может рассказать (а это верно в большинстве случаев), то ее винят в том, что она ни о чем не знала, как будто она не имеет права выпускать дочь из поля зрения, даже если речь идет о ее собственном доме.
Наконец, если она узнает правду и рассказывает, то ее винят в том, что она разрушила семью. Как будто она должна все исправить частным образом, как будто она способна исцелить мужа за один вечер самостоятельно, того самого мужчину, с которым несколько лет упорно бьются профессиональные психотерапевты, когда суд назначает принудительную психотерапию.
Снова и снова, когда я говорю людям о том консультировании, которым я занимаюсь, они выражают отвращение к тому, что сделали эти мужчины, но при этом они злятся на матерей. Такое чувство, что от мужчины нельзя было ожидать большего, но если мать не смогла защитить ребенка, не важно по какой причине, то ее «нельзя простить».
Не удивительно, что самая распространенная эмоция таких матерей – всепоглощающее чувство вины. Не удивительно, что многие действительно считают себя Злыми Ведьмами.
Некоторые насильники следуют по пятам растущего числа психотерапевтов, которые поддерживают их атаку на матерей. Они жаждут предстать сострадательными и понимающими людьми, поэтому они хотят добиться иллюзии разделенной ответственности и выбирают мягкие слова. Они учатся переводить слово «мать» как «семья» и такие названия книг как «Насильственная семья» становятся семейным лексиконом. Однако когда они говорят «семья», то они имеют в виду «мать». Потому что в нашей культуре мать одна несет ответственность за все, что происходит в доме. Очень мило, если мужчина проявляет интерес или помогает по дому, но все стрелки переведены на нее.
Сандра Батлер, которая написала очень доступную и крайне полезную книгу «Заговор молчания. Травма инцеста», отвечает на эту трусливую ложь очень просто: «Семьи не подвергают детей сексуальному насилию. Это делают мужчины».
Санта-Клаус: щедрый отец
Третье заблуждение, которое применяют насильники – это Санта-Клаус, которым они притворяются. Это мужчина, который дарит детям подарки, дает им все «что они хотят, когда они попросят». Они говорят про себя как про отца из сериала «Папа знает лучше». Стэнли: «Не сказать, чтобы я кому-нибудь причинял вред. Я давал ей ту любовь, в которой, как мне казалось, она нуждается». Ян: «Я пытался научить ее сексу. Я не хотел, чтобы она научилась этому от какого-нибудь грязного мальчишки из трущоб. Я хотел, чтобы у нее это было с кем-то нежным и заботливым».
Глен совершал развратные действия со своими тремя детьми. Он говорит, что он так реагировал на их боль: «Я любил их, но они не были счастливыми детьми. Я хотел им помочь. С моей семилетней дочерью, я видел ее, я любил ее, и я брал ее на руки, чтобы обнять. Вместо этого я клал мой пенис ей между ног. С моим четырнадцатилетним сыном все началось с поглаживаний и пошло дальше. В конце концов, у него начался со мой страстный и серьезный роман. Но вы не думайте, что я пидор или педофил как таковой. Я просто не знал, как иначе показать ему свою любовь». «Почему вы не подвергали насилию старшего сына?» «Он был совсем другим человеком. Он был успешным и независимым. Он не нуждался во мне так сильно».
Эрик, который считает самого себя поэтом и «мыслящим, мягким и заботливым» человеком, сказал мне: «Моей падчерице было 14 лет, и она не так уж хорошо справлялась. Оценки у нее были нормальные, но у нее не было друзей, так что она была в депрессии и очень одинокой. Ее мать работала в ночную смену в больнице, так что ее не было рядом, чтобы помочь. Однажды ночью я проснулся и услышал, как Лора плачет рядом с нагревателем, так что я пошел туда, обнял ее, держал ее, говорил с ней. Прежде чем пойти в кровать она сказала: «Папа, ты будешь обнимать меня каждый раз, когда я захочу пообниматься?» Я сказал: «Ладно». Потом мы становились все ближе и ближе, и дело дошло до секса». Он продолжал так же «утешать» падчерицу, даже когда он занимался с ней сексом, после чего она начала думать о самоубийстве и «нуждалась в моих объятиях еще больше, чем раньше».
Некоторые мужчины приподнимают маску Санта-Клауса и обнаруживают реальную динамику инцеста с ужасающей, но честной самоуверенностью. Алан: «Тело моего ребенка такое же мое, как и ее собственное». Майк: «Я выбираю детей, потому что с ними безопаснее, вот и все. Они тебе не будут перечить, как женщина». Род: «Она моя девочка, так что это дает мне право делать с ней все, что я захочу. Так что не суйте свой нос не в свое дело; моя семья – это мои дела».
Эти отцы признают, что они могли делать то, что они сделали, только потому, что они могли заставить своих детей подчиняться и могли приказать им молчать. Они не использовали ничего помимо той власти, которая есть у любого обычного отца.
В то же время именно эту власть отрицает большинство мужчин, когда их ловят и осуждают. Когда им предъявляют обвинения, то они внезапно начинают описывать себя как неспособных ничего контролировать, включая свои собственные действия. Ксавьер: «Я не знал, что я делаю. Не понимаю, как это со мной случилось». Уолт: «Он просила меня об этом, я просто делал то, что она говорит. Я не мог сказать ей «нет». Оуэн: «Я влюбился в свою дочь. Я имею в виду, действительно влюбился в нее. Я не мог остановить себя».
Они утверждают, что они стали беспомощными жертвами манипуляций Лолиты. Как только она их завела, они оказались в ее власти и не могут больше нести ответственность. Когда мужчина рассуждает таким образом, то не имеет значения, что его дочь говорит или не говорит, делает или не делает; ей достаточно быть девочкой с телом девочки, и она уже становится коварной соблазнительницей. Она – «естественное искушение» для его «естественных импульсов», что делает его абсолютно беспомощным. Так что нельзя ожидать, что он сможет сопротивляться. Он считает себя настоящим героем, если он не поддался соблазну, и просто обычным парнем, если он «сдался».
Пока эти мужчины отрицают свою собственную власть и ту власть, которая есть у мужчин, как у группы, пока они отрицают ответственность мужчин, то ничего не изменится. Они отрицают, что они могли бы реагировать на стресс иначе, не совершая насилия: «Мой босс все время критиковал меня. Моего сына задержала полиция за угон машин. Моя жена начала избегать меня. Я пытался справиться со всем этим самостоятельно. Никто обо мне не заботился. И тут рядом оказалась моя дочь». Они отрицают, что они могли измениться, несмотря на свою социализацию: «Мое воспитание заставило меня это сделать. Я раб своего воспитания». Или: «Я болен… Я зло… У меня полный кавардак в жизни… Я ничего не могу с этим поделать, так что мне ничего не надо с этим делать, оставьте меня в покое».
Они отрицают, что отцы могут научиться заботиться о детях, вместо того, чтобы требовать этого от них, в том числе заставлять своих дочерей обслуживать их как маленькие матери: «Я думал, что дети должны как по волшебству исцелить все мои душевные раны. Поцеловать меня, чтобы все стало лучше».
Мужчины в моей группе снова и снова говорили мне, что они устали считать себя преступниками и все время говорить о насилии. Они говорили, что просто хотели бы, чтобы их семьи снова жили вместе, «как и остальные семьи», и вернуться к роли «нормальных отцов, как и другие мужчины». Если бы это было так просто. Но учитывая рост этих мужчин, это невозможно. Они сталкиваются с той же проблемой, с которой сталкиваюсь и я – осознание того, что недостаточно быть «нормальным мужчиной», никому из нас этого не достаточно.
Норм сказал мне: «Первый шаг в том, чтобы сказать: «Да, я это сделал. У меня проблема». Но это только первый шаг. Второй шаг в том, чтобы начать разрывать себя на части и строить заново». «Как сильно нужно разрывать себя?» «Полностью. Это нужно сделать до самого основания. В каждой щели и отверстии что-то спрятано – и это нужно достать на свет. Все до самых мелочей. Ничего нельзя оставить внутри. Нельзя сказать: «Ну, это моя сексуальная часть, мне нужно работать только с этим». Ничего не выйдет. Всего человека надо подрать на мелкие кусочки и собрать по кусочкам заново. У меня оказалась внутри огромная яма. Эта пустота раньше была заполнена чем-то, что мне нравилось. Но мне нравится то, что я кладу туда сейчас. Я нахожу что-то свежее, чтобы положить туда».
Ламонд объясняет, когда мы сидим у его окна и смотрим сквозь решетку: «Мы все знали, что то, что мы делаем плохо, но у нас были сказки, которые мы рассказывали сами себе, так что мы продолжали это делать».
Лолита, Злая Ведьма и Санта-Клаус – вот эти сказки. Но это не те сказки, которые мужчины читают своим дочерям и сыновьям на ночь, чтобы помочь им заснуть. Они заставили своих детей прожить эти истории в реальной жизни. И это истории бесконечного ужаса.
Когда мы были мальчиками, у нас не было власти, чтобы прекратить ложь и насилие, но теперь мы стали мужчинами, и у нас есть эта власть. У нас есть власть говорить правду. У нас есть власть встать рядом с мальчиками и помочь им защитить свою заботливость. У нас есть власть перестать быть «обычными парнями» и стать кое-кем получше – мужчинами, рядом с которыми дети и женщины находятся в безопасности.
Материал организации Women’s Support Project
@темы: изнасилование, гендер, инцест, насилие
-
-
02.01.2016 в 14:25-
-
02.01.2016 в 15:20А вот выявить ее - да, сложно за этими морями объяснений, оправданий, общественных оправданий "хороших мужиков" и обвинений и самообвинений жен и детей. И за клише разными. (((
-
-
02.01.2016 в 16:09С другой стороны недавно я читала книгу про воспитание детей. И там был описан автором один момент:
"что делать если чувствуешь сексуальное влечение к своему ребенку?"
автор ответил примерно так:
"это нормально, потому что у многих из нас сексуальность ассоциируется с любовью. Но вы должны понимать, что вы - взрослый человек и можете это остановить. Даже если ваш ребенок проявляет сам к вам такой интерес, вы должны это остановить и объяснить что эти чувства - не для мамы с папой, а для другого человека"
так что на все оправдания можно сказать только одно, эти мужчины - ВЗРОСЛЫЕ, а не их дети. Значит это они совершили ошибку, а не кто-то за них.
-
-
02.01.2016 в 17:20-
-
02.01.2016 в 17:34у меня это в голове не укладывается...я в шоке.
-
-
02.01.2016 в 18:00Человечество слишком долго живёт с этими установками. ТАК удобнее.
Жалко, что совсем немного стран в мире практикуют к насильникам кастрацию. И полную изоляцию от общества. Пожизненно.
-
-
02.01.2016 в 18:20Анхейн, Человечество слишком долго живёт с этими установками. ТАК удобнее.
Причём и самим женщинам. Не всем, понятное дело. Но любительницам переламывать ответственность за себя на других и любоваться своими несчастьями установка "Женщина - второй сорт, предмет, НЕ человек." позволяет оправдывать собственное бездействие и надеяться, что её проблемы будут за неё решать другие
-
-
02.01.2016 в 18:24А про оборотную сторону такого восприятия детей - в других местах пишут, как девочки, вырастая, нафиг лишаются внимания отца, отцы им вообще не разрешают обниматься и к себе прикасаться, отвергают, у девочек трагедия и некоторые начинают соглашаться на секс с малосимпатичными парнями ради удовольствия обниматься и прикасаться к живому человеку.
Анхейн, к насильникам детей - я всецело за. Проблема в правосудии, которому фиг доверишь.
Soul_O, "сам виноват(а), нечего ходить с айфоном по нашему двору/ хранить дома деньги/ ходить в короткой юбке/ улыбаться папе/ хотеть обнимашек/ быть красивой такой/ быть молоденьким фраером/ глупым наивным пенсионером"
-
-
02.01.2016 в 18:27Практически все, кто начинает раннюю и неудачную половую жизнь, и мальчики, и девочки, лишены родительской ласки.