Представьте себе младенца. У большинства людей этот образ вызовет улыбку, радость и желание подойти к нему поближе. И малыш сам потянется к вам.
На самом деле все дети рождаются вот с этим «движением навстречу». Этот обмен между индивидуумом и миром совершенно необходим, чтобы ребенок рос и развивался. Если это движение сопровождало ребенка все его детство, то оно сохраняется и во взрослом состоянии. Это мы назовем первичным движением.
Но во многих случаях мы по разным причинам имеем дело с такой структурой личности, где это «движение навстречу» либо не происходит, либо то, что приходит извне (от мира, от друзей, от родителей) просто не принимается. И это - вторичное движение, движение прочь. На самом деле это тема безопасности – чувствовал ли себя человек, будучи ребенком, достаточно «маленьким» и защищенным рядом с родителями, был ли ребенок «на своем месте» в детстве, и остается ли он на этом месте сейчас. Если занять это место невозможно, то возникает невероятное напряжение.
«Опыты со спокойным лицом»
Во время учебы нам показывали такие записи – это были опыты из 50-х годов, т.н. «Опыты со спокойным лицом», где наблюдалось развитие отношений между матерью и ребенком.
читать дальшеРебенок в возрасте нескольких месяцев сидит, абсолютно довольный, в своем стульчике, появляется мать, ребенок поворачивается, тянется к ней, мать тянется к ребенку, улыбается ему, и ребенок движется к матери настолько, насколько ему позволяет его возраст. Возникает это первичное движение.
И в эксперименте ставился вопрос : что происходит с ребенком, если мама не будет ему отвечать.
Ребенок сидел в своей колыбельке, входит мать, ребенок поворачивается, тянется к матери, мать смотрит на ребенка…но не показывает, что она ребенка узнает. То есть ребенок тянется к матери, видя ее, а у матери на лице нет никаких эмоций. Ребенок пытается сделать это ещё раз, мать не реагирует.
И тогда видно, как ребенок пытается применять первую стратегию преодоления. Он реагирует на это «неприсутствие» матери – не смотрит на нее. Потом он, уже несколько сомневаясь, предпринимает попытку привлечь ее ещё раз, но со стороны матери нет реакции.
Эти фрагменты были по три минуты, и в течение этих трех минут видно, как ребенок уходит в напряжение. И либо через три минуты он начинал отреагировать это – выходил из себя, плакал, либо через три минуты он сидел в своем стульчике, периодически поглядывал на мать, отводил глаза, но уже не предпринимал попыток к ней тянуться.
В эксперименте мать потом, конечно, восстанавливала отношение с ребенком.
Но если мы представим себе, что это «игнорирующее» поведение матери является постоянным, потому что мать сама занята внешними трудностями, или потому что она внутренне связана, привязана к своим родителям, или потому что она больна, или она под влиянием алкоголя или наркотиков, то ребенок постоянно учится тому, чтобы больше не предпринимать этих попыток движения навстречу, а, наоборот, уходить. И это становится его "стратегией жизни".
И мы видим, что многое здесь происходит и на телесном уровне. Эти состояния возбуждения, волнения в том случае, если мать недостаточно включена – они очень правильные. Ребенок убеждается на своем опыте, что если я не могу быть здесь – я в опасности. Неважно, какие средства я использую, буду ли я кричать, или я затихну, в реакции извне ничего не меняется. Это означает, что я полностью отдан на произвол, ничто из того, что я делаю, не приводит к тому, чтобы мои потребности и я оказались увиденными.
читать дальшеИ тогда мы слышим от клиентов, когда спрашиваем об истории жизни: «Да, в детстве я четыре недели провел в карантине, в больнице, родители навещали меня, но они перестали приходить, потому что видели, как тяжело мне было, когда они уходили. И когда я вернулся домой, я был самым замечательным в обиходе ребенком. Со мной было просто управляться».
Это означает, что у ребенка больше не было собственного импульса. Он делал все, чтобы такого никогда не произошло. Дети легко все воспринимают, учатся читать между строк. И ребенок возвращается домой и не узнает своих родителей. Или реагирует на родителей агрессией. И это тоже формы самозащиты от того, чтобы больше не испытывать этих чувств - симпатии, любви и зависимости, которые оказываются разочаровывающими.
Быть рядом
О том, что происходит на биологическом уровне, мы много узнаем из травматерапии. Питер Левин описывает, как весь наш организм по-прежнему реагирует как организм наших предков, млекопитающих.
Для маленького существа абсолютно необходимо быть в семье, в стае, в своей группе, потому что там мы находимся в безопасности, там мы получаем еду, защиту, и учимся всему, что нам нужно. Мы – люди, и в семье мы в том числе учимся быть людьми, быть частью группы. И мы видим у детенышей млекопитающих, что они остаются очень близко к маме. Если детеныш отходит слишком далеко, он оказывается в опасности, потому что тогда приходит хищник или другой самец, и он убивает малыша.
И мы наблюдаем, что и у нас, людей, это очень глубоко закреплено. Если мы отходим слишком далеко от своей семьи, это вызывает ощущение опасности.
И когда мы подходим к этим моментам на сессиях с клиентами, то мы часто слышим: «Я не знаю, что происходит, но тело начинает реагировать… я боюсь, я теряю контроль» - возникает напряжение, мышление прекращается. Для нас это означает, что мы смотрим на то, что произошло в истории жизни клиента, что было в истории семьи клиента.
Есть ли в истории жизни клиента такие ситуации, которые для него как для ребенка были трудными? Что является теми моментами, где движение навстречу сталкивалось с ситуацией отвержения? Где вот эта первичная открытость оказалась прерванной?
«ДА» и «НЕТ»
Если мы говорим о первичных движениях (это включает импульсы, чувства, действия, мысли) – они всегда живые, новые, непредсказуемые. Жизнь все время меняется, и это делает ее интересной.
И в противоположность этому – вторичное. Оно возникает, когда на первичное нет ответа. Оно означает, что ребенок учится отступать, отходить, для того, чтобы себя защитить, чувствовать себя в безопасности. И для того, чтобы как-то обойтись с напряжением, которое возникает, когда нет ответа на вот это движение навстречу. Это - «НЕТ». Первичное – это «ДА».
Мы наблюдаем, что вторичное возвращается к определенным моделям. Это всегда одна и та же реакция. Каждому из нас знакомы люди, с которыми если затронуть какую-то тему - они взрываются каждый раз. И мы думаем «Странно…» Это реакция, которая неадекватна ситуации. Это реакция, которая идет откуда-то ещё. Это модель. Модели исходят из прошлого. Они предсказуемы и неинтересны на самом деле.
При первичных движениях мы входим друг с другом в резонанс. Наша реакция тоже является первичной, мы отвечаем «ДА». А во вторичных, отрицающих, отвергающих реакциях мы реагируем точно также, своим «НЕТ» в ответ. Есть такие клиенты - мы знаем, что он придет в среду, и мы думаем: «Ну вот, снова…» Мы знаем, что будет, мы знаем, какие темы всплывут, мы знаем, какие будут чувства. И все это указание на то, что человек находится во вторичных чувствах. Это означает, что мы в таких случаях не вступаем в резонанс, мы чувствуем, что там что-то не так.
При вторичном движении клиенты не могут описать точно, что на самом деле с ними происходит. Здесь в первую очередь речь идет о ранних детских запечатлениях. И часто бывает так, что у ребенка в этом возрасте ещё нет когнитивных возможностей, чтобы различать, и это настолько рано, что ещё нет пока даже восприятия «образа я».
К примеру, мы сидим с нашими клиентом, и он описывает смерть своей матери и при этом улыбается. И это для нас странновато, потому что чувства не соответствуют ситуации. И если спросить «А вы видите, что вы делаете?» - клиент говорит «Нет».
Это похоже на то, как будто бы нет инстанции снаружи, которая видит, что клиент при этом делает. Неуместная реакция клиента – вторичное, когда клиент сам не замечает, что происходит. Эти реакции либо настолько сильно определены семьей, что воспринимаются как естественные, либо клиент научился тому, что смех и улыбка - это самое лучшее для того, чтобы обходиться с тяжелым и болезненным.
Если ребенок очень маленький, то у него ограниченные возможности реакции. Он реагирует телесно, соматически. Других инстанций пока просто нет. И мы видим напряжение: человек отводит взгляд, сдерживает дыхание и иногда диссоциирует – то есть он пытается как бы «полностью не быть здесь». читать дальшеЕсли мы поранились или порезались, то возникает инстинктивная реакция – мы уходим в напряжение, сжимаем зубы, задерживаем дыхание – и тогда мы перестаем это чувствовать. И мы можем дозировать боль, чтобы мы были в состоянии ее выдерживать. Это происходит и в других случаях на уровне физиологии – из-за какого-то напряжения, травмы, задерживается поступление крови. И так обеспечивается выживание. Но мы часто встречаем клиентов, которые в принципе не в состоянии расслабиться. Они занимаются йогой, дыхательной терапией, чтобы почувствовать себя лучше. И мы наблюдаем клиентов, у которых есть психосоматические заболевания, хотя «медицинских показаний» для этих заболеваний нет. И это очень сложные клиенты. Эти дети уходят в напряжение, и всю свою жизнь живут в этом напряжении – и это, конечно, сказывается на всем теле – на суставах, на мышцах, на связках, это сказывается на снабжении органов кровью, на иммунной системе. И если на протяжении десятилетий в теле существует напряжение, тело какое-то время это выдерживает, но потом вдруг это ломается. И тогда имеет смысл посмотреть, где наши клиенты научились находиться в этом напряжении. Где это является лучшей реакцией и на что.
«Быть не здесь»
Когда дети становятся старше, когда развивается когнитивный аппарат, то появляется возможность других стратегий, других реакций, к примеру, на отца, который пьет, или у которого слишком много стрессов на работе, или родителей нет, так как в семье есть другой ребенок, или ребенок часто болеет и родители реагируют с отвержением на него. И тогда дети уходят в альтернативные миры. К примеру, в сказочные. И, вырастая, они по-прежнему остаются там – в книгах, в фантастике, в компьютерных играх, социальных сетях. Или они находят себе такие области, где мир имеет четкое объяснение – например, в технику. Или бывают страстными астрологами, или эзотериками, становятся фундаментально религиозными - потому что это объясняет мир и дает ощущение безопасности. Причем это всегда модели объяснения мира, которые не допускают наличия альтернативы. Потому что ребенок научился воспринимать вот это сдерживание как безопасность, а если он поддается, становится мягче, это снова дает ощущение опасности. И в зависимости от того, насколько тяжелые были травматизации, все это – гибкость, мягкость, близость, способность услышать другое мнение, довериться - приходится исключать.
Поиск «призвания»
Мы находим детей, которые увлекаются хобби, отправляют туда все свое внимание. Это может быть спорт – он дает телу способ отреагировать, избавиться от напряжения, которое возникает в реакции на фоне этого травмирующего опыта. Дети могут также диссоциировать. Тогда они как бы не присутствуют на самом деле в мире. Клиенты описывают это так, что у них есть проблемы, чтобы быть «здесь». Они все как-то делают, но это не доходит до них по-настоящему. Или они не чувствуют все по-настоящему, как будто есть что-то между ними и миром. Некоторые добиваются больших успехов в своем хобби. Выбирают профессию, где у них уже много опыта. И тогда к нам на терапию приходят клиенты, которые хорошо одеты, образованны и очень умны, потому что это было необходимо – быть очень внимательным и уметь хорошо реагировать. Они говорят «Я не знаю, тут ли я, на месте ли я … может, есть клиенты, которым вы нужны гораздо больше, чем мне? Потому что у меня все в порядке, у меня все нормально в профессии, у меня замечательная жена и дети… Но … я не знаю, это ли мне на самом деле нужно… может быть, мне нужно сменить профессию, или на самом деле что-то не так в моем браке… » - они не могут сказать, чего они ищут. Это указание на то, что здесь мы говорим о прерванном движении. Все, что снаружи – не наполняет. Это более глубокий поиск, и невозможно точно сказать, что это.
С точки зрения презентности можно сказать, что ребенок рождается в презентности. Когда мы смотрим на детей, они совершенно ясные, они абсолютно здесь и сейчас. И когда этот ребенок в своей презентности ищет презентности со стороны отца или матери и натыкается на отвержение или отсутствие – то есть там нет того, кто бы посмотрел, того, кто видит – как будто есть что-то между. Взгляд отца или матери не встречается с ребенком, даже если он туда направлен.
читать дальшеИ тогда ребенок учится, что моя презентность нежелательна, ее не хотят. И ребенок делает то, что делают родители – он тоже уходит из своей презентности.
Мы видим, что когда дети уходят в напряжение – а это самая обычная реакция раннего детства, - это напряжение имеет определенные плюсы для ребенка. Если ребенка не держат, не носят, не качают, то ребенок не узнает своих границ, он не получает знаний о границах благодаря другому. Он плохо умеет различать разницу между собой и другими. И тогда ребенок уходит в напряжение, он держит самого себя, и таким образом узнает границы.
Мы знаем, что прикосновение и движение стимулируют мозг, и это достаточно для развития. И ребенок, который не получает прикосновения и движения или получает очень мало, вынужден делать это сам. Он сам уходит в движение.
Поэтому телесность у клиентов с прерванным движением навстречу : потребность в телесном контакте очень высока, и в то же время происходит защита - «ДА ,но все-таки не надо». И можно посмотреть, как это будет, если положить клиенту руку на плечо, или подержать за руку. Первично тело всегда говорит «ДА, пожалуйста», но голова говорит «Это опасно, это приносит боль, лучше не надо».
Главное наблюдение при прерванном движении – это невероятная амбивалентность. И тогда нужно пройти вперед, но не слишком далеко. И сразу возникнет «Нет». И это нормально. «Да» всегда возникает вместе с «нет». Речь идет лишь о том, чтобы попробовать - что произойдет, если мы пройдем немножечко дальше, чем мы доходили до сих пор. И мы всегда можем вернуться назад. И так постепенно свобода движения расширяется.
Ребенок более «защищен» от прерывания, когда развитие личности достигло определенной ступени. Это приблизительно возраст, когда дети идут в школу. Они уже могут разделять себя и внешний мир. Но травматизация происходит на самом деле всегда, а последствия зависят от тех стратегий преодоления, которые он усвоил.
Также мы видим, что ранняя травматизация имеет более широкое и более глубокое воздействие, она оказывает более сильное влияние на структуру личности, приносит с собой гораздо большее количество симптомов. Чем раньше случилась травма, тем сильнее ее влияние на последующую жизнь.
Перенятые чувства
Третий комплекс – это движения и чувства, которые переняты из системы. Эти чувства отличаются от вторичных. Клиенты приходят и говорят «Я не знаю, что происходит. Я постоянно нахожусь в депрессии и не понимаю, почему». Или «Я стою рядом с собой и думаю – что она делает?» - то есть у нас есть две идентифицирующие инстанции. Есть я, и есть как будто ещё кто-то.
Мы учимся, когда растем, что все, что есть в нас, это все я, и я несу за это ответственность. И это должно иметь какой-то смысл в моей жизни. Часто бывает так, что что-то во мне не имеет смысла. И тогда вопрос в том, а для кого это имеет или имело смысл. «Я работаю (ем) за троих» - а кто те двое? И мы находим братьев отца, которые погибли на войне. Или детей, не переживших блокаду.
К примеру, если речь идет о гиперактивности. Мы можем понимать это как снятие напряжения. У ребенка присутствует высокий уровень напряжения, если мы видим такое в детях. И мы можем предположить, что это скорее идет от бабушек-дедушек. Его родители – их дети - не в состоянии это чувствовать, но система это показывает в ребенке.
О любых особенностях поведения можно задать вопрос «А где это имеет смысл?», на что это указывает, что нужно ребенку. И это означает, что что-то нужно системе. Можно предположить, что ребенок пытается что-то уравновесить, указать на нечто в прошлом, что не было увидено.
![[info]](http://static.diary.ru/images/openid/livejournal.gif)
7irinka_club