Mansplaining. «Мужчины, которые объясняют все»
Mansplaining (man + explaining) — это понятие интернет-сленга, описывающее снисходительное и неточное (или и вовсе неверное) объяснение, перед написанием которого объясняющий заранее предположил, что аудитория несведуща в предмете и некомпетентна в теме.Началом зарождения понятия считают статью “Men who explain things” Rebecca Solnit, опубликованную в Los Angeles Times 13 апреля 2008 года. В ней Solnit, не употребляя слова «mansplaining» напрямую, рассказала об опыте покровительственного, снисходительного отношения к ней друга мужского пола.
Позже появилось само слово, и было добавлено в Urban Dictionary:
"Объяснение в покровительственной манере, исходящее из предположения полной невежественности слушающей стороны. Мэнсплэйнер часто шокирован и обижен, когда его «мужобъяснение» (mansplanation) не оказывается принятым в качестве абсолютного факта, критикуется и отвергается. Часто наблюдается от мужчин-новичков на интернет-форумах, посещаемых в основном женщинами. Нередко приводит к «громкому» пафосному публичному «уходу» обиженного с форума. Может проявиться у человека любого пола."
«Мужчины, которые объясняют все» Ребекка Солнит
До сих пор не понимаю, с чего это мы с Салли вообще пошли на ту вечеринку на лесном склоне в Аспене. Люди там были значительно старше нас и просто невероятно скучны. О нас, сорокалетних женщинах, несколько раз говорили, как о молодых леди. Дом в Колорадо был отличным местом для тех, кому нравятся шале Ральфа Лорена: роскошный коттедж с коврами на 9000 футов, с рогами лосей на стенах, множеством килимов и настоящей дровяной печью. Мы уже готовились уйти, когда хозяин дома сказал: «Нет, задержитесь ненадолго, мне хотелось бы с вами поговорить». Он был очень внушительным мужчиной, который заработал кучу денег на рекламе или чем-то вроде этого.
читать дальшеОн заставил нас ждать, пока остальные гости исчезали в летней ночи, а потом усадил нас за старый деревянный стол и сказал мне: «Ну что же? Я слышал, вы написали парочку книжек».
Я ответила: «Вообще-то их было несколько».
Он ответил тем тоном, каким вы говорите с семилетней дочкой вашей подруги, которая только что сыграла гамму на флейте: «И о чем же они?»
На самом деле книги были о самых разных предметах, на тот момент их было шесть или семь, но я начала говорить о своей последней публикации, которая вышла летом 2003 года; это была книга о фотографе Эдварде Майбридже и о том, как он передавал в своих снимках аннигиляцию времени и пространства и индустриализацию повседневной жизни.
Однако он перебил меня, стоило мне упомянуть Майбриджа. «Вы слышали, что в этом году вышла очень важная книга о Майбридже?»
Я была так настолько поглощена предписанной мне ролью инженю, что я была готова допустить вероятность того, что другая книга на эту же тему вышла одновременно с моей, а я, каким-то образом, не знала об этом. Он уже начал рассказывать мне про эту очень важную книгу с эдаким надменным видом, который мне так хорошо знаком – когда мужчина подается вперед и устремляет взгляд на заоблачный горизонт собственного авторитета.
Позвольте оговориться – в моей жизни полно прекрасных мужчин, включая моих редакторов, которые работали со мной еще с моей юности, выслушивали меня и публиковали меня, моего щедрого и великодушного младшего брата и чудесных друзей-мужчин. И все же, другие мужчины далеко не редкость.
Итак, мистер Очень Важный надменно говорил об этой книге, о которой я должна бы знать, когда Салли перебила его и сказала: «Это ее книга». Точнее, она попыталась его перебить.
Однако он продолжал свою лекцию. Ей пришлось сказать «Это ее книга» три или четыре раза, прежде чем до него, наконец, дошло. И затем, словно в романе 19 века, он смертельно побледнел. Тот факт, что я была автором этой очень важной книги, которую, как оказалось, он даже не читал, просто видел рецензию на нее в Нью-Йорк Таймс пару месяцев назад, настолько смешало все понятия в его представлении о мире, что он буквально лишился дара речи… но только на мгновение, пока он не перешел к дальнейшим нотациям. Будучи женщинами, мы вежливо ушли из его зоны слышимости, прежде чем расхохотаться.
Мне нравятся подобные случаи, когда силы, которые обычно остаются скрытыми и неуловимыми, предстают в свете дня, становятся такими же очевидными как, скажем, анаконда, съевшая корову, или слон под ковром.
Да, это верно, что люди такого типа любят придираться к чужим книгам, и люди обоих полов крайне избирательно обращаются с фактами, в результате чего они верят в нелепые небылицы и теории заговоров; но подобная наглая и агрессивная самоуверенность полного невежды, по моему опыту, зависит от гендера.
Мужчины объясняют все мне и другим женщинам, независимо от того, знают ли они хоть что-либо о предмете разговора. Некоторые мужчины. Каждая женщина понимает, что я имею в виду.
Это предположение, которое временами осложняет жизнь женщины в любой области, мешает женщинам говорить открыто и не дает им быть услышанными, когда они, наконец, решаются высказаться. Как и домогательства на улицах, оно заставляет молодых женщин помалкивать, постоянно напоминая, что это не их мир. Оно приучает женщин сомневаться в себе и ограничивать себя, одновременно раздувая непомерную самоуверенность мужчин, для которой нет ни малейших оснований.
Каждая женщина сталкивается с этим синдромом чуть ли не каждый день, в том числе внутри самой себя – это вера в собственную избыточность, приглашение к молчанию. Даже относительно неплохая карьера писателя (и множество исследований и развернутых фактов) не смогла до конца освободить меня от этого. В конце концов, был момент, когда я готова была поверить, что высокомерная самоуверенность мистера Очень Важного значит больше, чем моя собственная, куда более шаткая уверенность.
Существуют и куда более экстремальные проявления этого синдрома, например, в тех исламских странах, где свидетельские показания женщины не имеют юридической силы, так что женщина не может свидетельствовать о том, что ее изнасиловали, если у нее нет мужчины-свидетеля против слов насильника. А таких свидетелей обычно нет.
Кредит доверия – это один из основных инструментов выживания. Когда я была очень молода и только начинала понимать, что такое феминизм и почему он важен, у меня был парень, чей дядя был ядерным физиком. Однажды на Рождество он рассказал (словно речь шла о легком и забавном предмете) про то, что жена соседа из его общины изготовителей ядерных бомб выбежала из своего дома обнаженной посреди ночи и кричала, что ее муж хочет ее убить. Но откуда, спросила я физика, вы знали, что он и вправду не пытается убить ее? Он объяснил (очень терпеливым тоном), что речь идет об уважаемых людях среднего класса. А потому «муж пытался ее убить» просто не может быть правдоподобным объяснением того, почему она выбежала из дома и кричала о том, что ее муж пытается ее убить. С другой стороны, если она была сумасшедшей…
Даже получение охранного ордера (совершенно законный инструмент) требует определенного кредита доверия, чтобы убедить суд, что некий парень представляет опасность, а потом надо заставить полицейских действовать в соответствии с ордером. В любом случае, охранные ордера редко помогают. Насилие – это один из способов заставить людей молчать, лишить их голоса и их кредита доверия, утвердить свое право контролироваться их право на существование. В этой стране каждый день около трех женщин погибают от рук мужей или бывших мужей. Это одна из ведущих причин смерти среди беременных женщин в США. Одна из основных задач феминизма – придать изнасилованию, изнасилованию на свидании, супружескому изнасилованию, домашнему насилию и сексуальным домогательствам на рабочем месте приоритетный правовой статус, а для этого необходимо, чтобы женщины обрели кредит доверия и голос.
Я склонна верить, что женщины получили статус человеческих существ, когда к подобным действиям начали относиться серьезно, когда те явления, которые останавливают нас и убивают нас начали рассматривать с правовой точки зрения с середины 1970-х годов, то есть, после моего рождения. И если кто-то готов заявить, что сексуальное насилие на рабочем месте – это не вопрос жизни и смерти, то вспомните, что капрал морского флота Мария Лаутербах, в возрасте 20 лет, была предположительно убита другим офицером морского флота в декабре того года, когда она готовилась дать показания в суде о том, что он дважды изнасиловал ее. Сожженные останки ее тела и плода, которым она была беременна, были найдены в яме для костра на его заднем дворе в январе, и на прошлой неделе он был арестован в Мексике.
Когда предполагается, что мужчина знает, о чем говорит, а женщина – нет, в какой бы незначительной ситуации это ни происходило, и о чем бы ни шел разговор, это усиливает уродство этого мира. Несколько лет назад я выступила против поведения пары мужчин, и в обоих случаях мне было сказано, что эти инциденты вообще никогда не имели места, и что я была субъективной, сумасшедшей, истеричной и лживой – говоря кратко, была женщиной.
Наибольшую часть своей жизни я сомневалась в себе и отступала назад. Публичность автора исторических книг помогла мне стать увереннее, но такая подпитка есть лишь у немногих женщин, и миллиардам женщин из 6-миллиардного населения планеты постоянно внушают, что они не могут быть надежными свидетелями собственной жизни, что правда – это не их собственность, никогда ею не была и не будет. И это явление гораздо масштабнее Мужчин-которые-объясняют-все, но такие мужчины – это нечто вроде верхушки целого архипелага надменности.
Мужчины до сих пор пытаются объяснять мне все. И еще ни один мужчина не извинился за то, что он ошибочно объяснял те вещи, в которых я разбиралась, а он нет. Пока, во всяком случае, такого не случалось, но согласно страховым таблицам, я могу прожить еще 40 с чем-то лет, так что, может быть, и доживу до такого случая. Правда, особо я на это не рассчитываю.
Через несколько лет после случая с идиотом из Аспена я приехала в Берлин выступать с речью, и друг-писатель пригласила меня на ужин, на котором присутствовали мужчина-переводчик и три женщины немного моложе меня, которые почти весь вечер соблюдали почтительное молчание.
Возможно, переводчика разозлило, что я настаивала на том, чтобы вносить свой скромный вклад в дискуссию, но как бы там ни было, когда я упомянула, как Женская забастовка ради мира (экстраординарная, малоизвестная антиядерная и антивоенная группа, основанная в 1961 году) помогла покончить с охотой за коммунистами со стороны Комитета по антиамериканской деятельности, то мистер Очень Важный II презрительно усмехнулся. Комитет, настаивал он, уже не существовал в начале 1960-х годов и, в любом случае, ни одна женская группа не могла реально ускорить его кончину. Его презрение было таким явным, его самоуверенность была такой агрессивной, что споры с ним казались пугающим упражнением в бесплотных усилиях и приглашением к новым оскорблениям.
Я написала книгу, которая была, главным образом, основана на документах и интервью с участницами Женской забастовкой ради мира. Однако объясняющие мужчины в любом случае предполагают, что я подобна непристойной метафоре беременности – пустая утроба, которую они должны заполнить своей мудростью и знаниями. Фрейдист мог бы заявить, что ему известно, что у них есть, и чего мне не достает, однако интеллект сосредоточен не в области паха, даже если вы сможете в пургу написать своими причиндалами длинные, сладкозвучные и музыкальные предложения в духе Вирджинии Вульф о подчинении женщин. Вернувшись в комнату отеля, я пошарила по Интернету и обнаружила, что Эрик Бентли в своей истории Комитета по антиамериканской деятельности приписывает Женской забастовке ради мира «критически важный удар, приведший к падению этой Бастилии». В начале 1960-х годов.
Мужик, если ты это читаешь, то ты карбункул на лице человечества и препон на пути цивилизации. Стыдись.
Борьба с Мужчинами-которые-объясняют-все растоптала многих женщин моего поколения, и следующего поколения, в котором мы так остро нуждаемся, и здесь, и в Пакистане, и в Боливии, и на Яве, не говоря уже о бесчисленных женщинах, которые пришли до меня и которых не допускали в лабораторию, в библиотеку, в разговор, в революцию или даже в категорию людей.
В конце концов, Женскую забастовку ради мира основали женщины, которым надоело варить кофе, печатать на печатной машинке и не иметь никакого голоса при принятии важных решений в антиядерном движении 1950-х годов. Большинство женщин вели войну на два фронта – одну в отношении предполагаемой темы разговора и одну за само право высказываться, иметь собственные идеи, получать признание как источники фактов и истин, обладать ценностью, быть людьми. Ситуация определенно стала лучше, но я уже не застану конец этой войны. Я до сих пор веду это войну, ради себя самой, конечно, но также и ради всех более молодых женщин, которым есть что сказать, в надежде, что им представится возможность высказаться.
Перевод Веты Мороз